Русская жизнь, №123

На вопрос: "Где пропадал?", зять, расстегнув пиджак, вытащил на свет Божий короткоствольный, с небольшим раструбом на стволе, автомат Калашникова, молча, отстегнул рожок с патронами и положил "калаш" на чистую, белую скатерть обеденного стола, звякнув откидным прикладом. – Вот! – сказал он, подкинув в ладони ребристый окатыш пехотной гранаты, – дела задержали!

Я сказала обормоту-наглецу: «Запоминай. Никогда того, что хочет Кит, не произойдёт, пусть хоть удавится на собственном галстуке…» Кит и удавился.

– А теперь ещё и водка подорожает, – предупредил Юрка. – А-а-а-а! – отмахнулся Пахомов. – Сколько уже их было, подорожаний-то этих – а мешок цемента налево как стоил литр, так и будет стоить. Вот и вся цена всему этому подорожанию.

Запрётся в ванной, воду включит, сядет на эмалированный прохладный бок. Легче. А как наполнится ванна – спиной назад, опля, как был в одежде и открытыми глазами сквозь водопроводную воду в потолок пялится. Хорошо... А так, всё как прежде, только как-то всё сухо стало, ненужно. И люди эти, и дела их смешные. И ходят глупо, дёргано на своих раздвоенных хвостах, и крутят плавниками.

Врач исподлобья смотрел на пациента. Потом перевел взгляд к окну. Как бы устало собирал им с улицы, с деревьев, с неба какие-то доводы, мысли. И говорил их Абрамишину, глядя прямо в глаза. Говорил, что Институт красоты – не Институт дурости и капризов. Что люди едут со всего Союза действительно с драмами и страданиями, а не просто с не нравящимися еврейскими носами (если всем евреям выправлять носы – что же это будет?). Что долгая очередь, люди ждут по два-три года. Знаю, знаю, что у вас уже полтора набралось! знаю! но я не хочу глупости потакать! не хочу! неужели вы не видите?..

В эпоху «безвременья», когда жить «очень тяжело, и что ни день, то становится ещё тяжелее. “Зверство” и “дикость” растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества», Лесков явил новый тип писателя – духовного наставника, носителя «непраздного» учительного слова.

Когда на пути девушки возник хмурый тип в надвинутой на глаза шапке, Настя успела виновато улыбнуться ему. – Дура ты!.. – мрачно сказал грабитель.

Сырая, мрачная, непроглядная тень висела над страной довольно давно. Сперва под ее прикрытием орудовали убийцы и душегубы, потом душегубы и воры. И как закономерный итог служения им, человеческие души протерлись, истончились и стали совсем невесомыми. Настала эпоха плесени.

Небольшая реплика М.Кантора о либерализме четвёртого поколения.

Лица мудрецов были щербатыми, словно булыжники; едва удавалось различить на них глаза, нос, рот и несколько полосок всклокоченной бородёнки. На голове у мудрецов вились не то косички, не то растерзанные по ветром шляпки. К горлышку ваза сужалась; оканчивалась она широким раструбом с закруглёнными краями. На горлышке были вырисованы два жёлтых и, пожалуй, чересчур маслянистых цветка.

"...Мои глаза стали ночной бабочкой, теперь я вижу то, что никто другой не видит – что мир вокруг полон воды, что рыбы плавают сквозь нас, как указатель, что стебли звёзд доходят до земли и как они колышутся от ветра, и что луна – это лишь желтая гвоздика с привкусом серебра. Ты ведь за ней пришел сюда? Только она не лечит чуму".

Указатели приводят на берег легендарного Беломорско-Балтийского канала имени тов. Иосифа Сталина. Мир не знал подобных способов возведения гидротехнических сооружений. До ста тысяч заключённых выгоняли на строительство ежедневно, многих тут же расстреливали. Земля до сих пор по берегам шевелится, стон стоит, а ведь сколько лет прошло! Исполняя предписание знаков, расстреляли священников, переплавили колокола, иконы построгали на лучину для растопки.