Русская жизнь, №31

Если пройтись по Старому городу, забрести в самое его сердце, поплутать по лабиринтам кривых улочек и переулков, площадей и скверов, можно найти Старочеканную улицу. Именно здесь издавна селились искуснейшие чеканщики царства. Чеканили они не звонкую монету, не кубки тонкой работы и не резные украшения для горожанок, нет. Они чеканили слова, и по мастерству не было им равных во всем христианском мире.

Смотрю на всё чаще мелькающую в телефильмах породу столичных баб – скользких, напористых, циничных. До чего мне, провинциалу, они неприятны. Для увлекательного путешествия по жизни искать неведомые земли лучше всего в глубинке – в Тьмутаракани, в Асинске. Ее глаза были настолько глубоки, что в них изнутри просматривались пятки...

Руки хватают куски разваливающегося самана, какие-то дрова, и гораздо реже рыхлые, самодельные кирпичи. Эти кирпичи в налипшей и сухой соломенной трухе, как в каше. Все летит в сторону… Быстрее, быстрее!

Виктор не переставал подозревать жену в неверности. – Кем это от тебя пахнет? – спросил он настороженно однажды поутру, когда она, серолицая, пришла с ночной смены. – Пахнет? Чем? – Не чем, а кем, – поправил он с усмешкой самодура. – Электриком или слесарем? – Хватит идиотничать! – взорвалась Лена. Когда она не могла сразу найти, что сказать, то громко бросала лозунг возмущения: “Хватит идиотничать!”

В рассказах Светланы Замлеловой каждая деталь – метафора... Письмена, пришедшие из тьмы веков, оказались длинным покаянным письмом многогрешного монаха Феодора Курицы, нарушавшего монашеские обеты, пьянствующего и распутничающего. И вот после последнего своего кутежа, вроде бы очнувшись, Феодор оказался не с привычными своими собутыльниками.

С удивлением Володя увидел, что на груди его отблескивает молниями золотое шитьё. На мальчике алел мундир – коротенькая курточка, отороченная мехом, с высоким воротником, тоже с мехом… Володя в недоумении глянул на грудь. Пуговицы ручьями серебра стекали вниз. Курточка свалилась на левое плечо. В поднятой вверх правой руке Володя, неожиданно для себя, сжимал пистолет. Ствол дымился, разряженный.

Мы обитаем теперь в большом дедовом доме: дед с бабой, мать со мной, – а отец живет на отшибе, в сторожке рядом с конюшней. В этой сторожке собирал он компании сельских весельчаков, курил кальян и играл на баяне, гитаре или даже на гуслях: на чем только не играет отец! Играет и поет, да так, что его приглашают на все окрестные свадьбы, гулянки и поминки.

Ходил он каждый день и даже при этом недовольно хмурился, но ничего и не говорил и никаких претензий по качеству булочной сомнительной свежести не высказывал. Поневоле задумаешься: ну куда ему столько булок? Для коллекции, что ли? Это же прямо героическое терпение нужно иметь, чтобы столько их регулярно сжирать.