Заметки по еврейской истории, №11-126

Каждый год у нас выходят восемь номеров «Заметок» и четыре номера «Старины», по выпуску в месяц. Последние номера запланированы на декабрь. В течение 2015 года опубликовано 233 статьи «Заметок» и 41 статья в «Старине», написанных, соответственно, 126 и 35 авторами. Важно отметить, что состав авторов постоянно пополняется новыми именами. От четверти до трети всех авторов – дебютируют в журнале. В этом году в «Заметках» дебютантов было 33, а в «Старине» - 10. В среднем, один номер «Заметок» содержал 29, а выпуск «Старины» - 9 крупных статей. В пересчете на бумажный формат объем каждого номера составляет 450-500 и больше страниц формата А5.

Сталинская национальная политика была хитро завуалированной, изощрённой, и этим отличалась от гитлеровской идеологии. Идеологи Сталина строго запрещали называть национальность жертв нацистов, и слова "ЕВРЕЙ", "ЕВРЕИ" авторы подобных статей были вынуждены заменять словами «советские граждане», «население» и т.п. Предатели Родины, полицаи - истинные каратели – назывались нацистами, гитлеровцами, фашистами. Поэтому в напечатанной во фронтовой газете статье военного корреспондента Б.Ю. Усалиева не конкретизируется национальность жертв.

Вера развела научное и религиозное воображение по разным путям, но с общей для них решимостью не довольствоваться тем, что мы знаем, с общей у них не рациональной, но и не иррациональной готовностью продолжать идти в неизвестном направлении за пределы видимого горизонта, пытаться хоть смутно различить порядок в кажущемся хаосе, услышать музыку среди шума. Это мужество начать путешествие, не зная, куда оно приведет, но с убеждением, что оно имеет цель, что есть конечный пункт, где есть порядок, где звучит пусть слабая, но подлинная мелодия, и есть вера не только ученого, но и Авраама. Он услышал голос, призвавший его покинуть свою землю, свою родину и отчий дом, и последовал зову с уверенностью, что голос не был иллюзией и обещанная ему земля не будет бесплодной.

19. Пророков Он посылал — к Господу их возвратить, остерегали они — те не слушали. 20. Дух Божий облек Зхарию сына коѓена Иеѓояды, он, став над народом, сказал: «Так Бог говорил: Почему заповедь Господа преступаете? Не добьетесь: оставили Господа — Он вас оставит!» 21. Сговорившись, по приказу царя его камнями забили во дворе дома Господня. 22. Не помнил царь Иоаш милости, оказанной ему Иеѓоядой, его отцом, и сына убил, тот, умирая, сказал: «Господь увидит и взыщет!»

Восстановив, таким образом содержание текста, задумаемся над его смыслом. Царь Шаул предлагает народу провести процедуру девинации в два этапа. На первом этапе в качестве гадательного атрибута используется Урим. Положительный ответ означал бы, что виновны Шаул и Йонатан (на этом этапе они выступают, как единое целое). Отрицательный ответ означал бы, что они невиновны. На втором этапе гадательным атрибутом должен стать Туммим. Положительный ответ означал бы, что виновен народ. Отрицательный ответ означал бы, что «не нашлось греха ни на одном из нас», ни на царе с сыном, ни на народе (проф. М. Анат).

Получается, слова Всевышнего "смертью умрете" (фактически двойное упоминание смерти), подразумевают два аспекта смерти: пробуждение от жизни и возращение в подлинную реальность. Примером такой метаморфозы является происшедшее с Андреем 7 лет назад в Аустрлицком сражени, когда он также был ранен, то есть приблизился к роковой черте.

Все крупные библеисты и гебраисты, исследовавшие до сих пор этот текст, полагали “жалобу жнеца” юридическим документом. Я же хочу перевести этот текст, исходя из совсем другой гипотезы. Для меня очевидно, что это литературное произведение. Я стараюсь быть максимально близким к тексту (перевод ниже - дословный) и пользуюсь в основном интерпретацией A. F. Rayney [4], которая, по-моему, проясняет ряд до того непонятных моментов. Например, вслед за Rayney, я перевожу глагол כל как “взвешивал”, а не “завершал”, а כימם как “как обычно”, а не “в те дни”, что лучше соответствует смыслу ситуации (работник как обычно взвешивал собранный урожай, поэтому не заслужил наказания за недостаточную производительность).

Во время погромов 1882г., мужская половина семьи Галис участвовала в еврейской самообороне, возглавляемой учителем Элиезером Машбиром. В отряде еврейской самообороны было немало представителей профессий, требовавших большой физической силы и хорошего владения ножом или топором (извозчики, грузчики, мясники, столяры и другие). Погромщики не решились вернуться на те улицы, где действовала самооборона, и стали орудовать на так называемой Турецкой стороне города, где евреев было сравнительно мало и куда бойцов самообороны не допустили солдаты. Лишь после прибытия в Балту тысяч крестьян из окрестных сел, все еврейские кварталы города были разгромлены. В результате погрома было разорено 976 домов, 278 лавок и 31 винный погреб. Пострадал и домик Берко Галиса, семья которого к этому времени уже проживала в северной части города на Красном Яру.

Безусловно, антисемитизм никуда не девался, ни в Европе, ни во всем мире. Он – Протей, принимает самые причудливые формы. Он мимикрирует, приспосабливается к злобе дня. Избыточная любовь к евреям от того же корня, что и ненависть к ним, и должна настораживать точно также. Но сегодня евреям не угрожают пылкие объятия Европы. Тем лучше, потому что в них тоже можно испустить дух. Быть объектом чужой политкорректности, приучать себя к заниженной планке и при каждом удобном случае говорить застывшему перед тобой по стойке смирно немецкому чиновнику: «Смотрите, что вы с нами сделали» – вот верный путь к деградации во славу «вечных ценностей» антисемитизма. Не важно, будь это антисемитизм старых добрых времен или по самоновейшей моде вывернутый на левую сторону.

На Мертвом море Грязь лечебная и сера, В море два пенсионера, Под зонтом играют внуки... Плавится асфальт от скуки.

Поскольку две истории предыдущих контактов связаны со скорее правыми представителями израильского общества, то в рамках политкорректности уравновесим рассказ историей общения с левонастроенными израильтянами. Заметь, кстати, о читатель, что я сознательно не называю здесь никаких имен – кроме одного, первой своей израильской учительницы иврита, самыми теплыми чувствами к которой преисполнены сердца всех ее бывших учеников (во всяком случае, тех, с кем мы общаемся и по сей день). Подчеркнем: наша Ривкале – человек глубоко религиозный, а ее родители приехали из Ирана, в середине сороковых. И еще: до того, как мы столкнулись в реальной действительности со своими бывшими соотечественниками, в прошлой жизни коммунистами и комсомольскими лидерами, а сейчас демонстративно ведущими религиозный образ жизни и на этом основании пытающимися учить нас жизни (как они в своей коммунистической ипостаси привыкли поучать всех окружающих там, в России), мы уже слышали от Ривки: "Есть такие, что пейсы – ад рицпа [до самого пола], а при этом бэ лев – шум давар”[в сердце – пустота].

Давид Шарир родился сразу театральным художником. Нет, конечно, не в буквальном смысле. Родился он в подмандатной Палестине в 1938 году, в Тель-Авиве, в обыкновенной семье иммигрантов из Украины и Бессарабии. Его отец владел весьма востребуемой профессией землемера и, видя, как мальчик увлеченно рисует целыми днями, снабжал его самым необходимым - бумагой и карандашами. Это было главным впечатлением детских лет будущего мастера. А еще - театр «Габима», который находился совсем недалеко от дома и родители не пропускали в нем ни одной премьеры. Давида, по причине малолетства, приходилось брать с собой, поэтому он не только знал артистов в лицо, но и помнил наизусть все роли. Правда, тогда никто не мог предположить, что через несколько лет служители Мельпомены сами будут внимательно ловить каждое его слово.

В заявлении № 149 о запросе русской национальной фракции министрам внутренних дел и юстиции говорилось: «Убийство Столыпина , совершенное служившим в охранке евреем Мордкой Богровым, дерзновенно заявившим, что он намеревался посягнуть на Священную Особу Государя Императора , он не привел в исполнение этот замысел из опасения народного самосуда над его соплеменниками, обнаружило полнейшую несостоятельность охранения не только высших представителей власти, но даже драгоценной жизни русского Монарха. . В охране ведение дела предоставляют неумелым до преступности, в охране состоит много лиц, не заслуживающих никакого доверия, немало евреев, непримиримых врагов России . К преобразованию охраны следует приступить без промедления» (403, с. 26–27).

Не секрет, что крещение долгое время служило панацеей от бесправия для любого еврея. Знаменитый Генрих Гейне (крестился для того, чтобы вступить в коллегию адвокатов Гамбурга, вступив, он никогда не занимался адвокатской практикой) на этот счет выразился так: «Для еврея крещение - это входной билет еврея в европейскую культуру» 69, в тоже время он шутил, что «пристать к Христу - задача для еврея слишком трудная: сможет ли он когда-либо уверовать в божество другого еврея?». Однако до 1880-х годов в другую веру переходили лишь единицы, но, несмотря на это крещеных евреев на российской государственной службе был длинный ряд, который мы в этой монографии не разбираем, но упомянуть некоторые из них стоит.

Воздушные тревоги в Москве бывали довольно часто, но прятаться в метро я больше не хотела. Запомнился один налёт в ночь на 13 августа. Я была у Толиной мамы. Из окон её квартиры был большой обзор. Бомбы упали: возле Арбатской площади (большой старый дом, где была аптека, раскололся пополам), рядом с памятником К.Тимирязеву (фигура упала, а бульварные камни летели на крыши ближайших домов и пробивали их), во дворе нотного магазина (напротив театра Революции), на восьмиэтажный дом на Никитском бульваре (рядом с домом журналистов). Так кучно падали бомбы. Эта феерическая картина вызывала у меня не страх, а недоумение: как могло это случиться, что на спящую Москву падают смертоносные бомбы?! Реальность застала меня врасплох.

Своё еврейство мы, конечно же, ощущали: слово «еврей» существовало в классных журналах, в ответах на вопрос пятого пункта многочисленных анкет, но произносить его вслух было не принято, что являлось лексикологическим казусом.

И в итоге пришел к простому, но назидательному выводу, что хороший человек всегда проживет хорошую жизнь, а плохой — плохую. Хоть короткую, хоть долгую. Так сказал один известный раввин. И ничего тут не поделать, как ни крути.

Работая над письменными материалами по делу лидера белорусских хасидов рабби Шнеур-Залмана бен Баруха (1746-1813), дважды арестованного русскими властями по ложным доносам миснагдим, Нвахович не только сочувственно отнесся к несправедливо обвиненному хасиду, но и, как полагает историк Андрей Рогачевский, способствовал его освобождению. Чтобы понять всю смелость и нестандартность такой позиции Неваховича, достаточно вспомнить обращение с Шнеур-Залманом того же Абрама Перетца. Последний жестоко оскорблял хасида, насильно запер его в своем доме, чем напомнил тому мрачные застенки Тайной канцелярии...

И это впечатление дополнилось неожиданной встречей: в военном джипе он увидел двух старцев, двух духовных наставников поколения: раби Цви Иеѓуду Кука и «Иерусалимского назира», так называли Давида ѓа-Коѓена. Один из командиров решил: вот-вот солдаты подойдут к Котелю, и в эти минуты рядом с ними должны быть те, кто нёс в своей душе веру в эту победу и передавал её своему поколению. И послал за ними военный джип. Ещё гремели выстрелы, ещё продолжался бой, а они ехали на встречу со Стеной Плача, чтобы первыми коснуться священных камней. Ханан был рядом с ними…

Я сокращаю, но хочу добавить, что все, кого я коротко цитирую, не пожалели времени и свои отзывы и воспоминания записали и прислали специально для этой работы, включая детей Дрора – Йосефа и Тамар, дочь писателя Прейгерзона, врача Асю, которую и дети и внуки Михаила называют её библейским именем Аталия. Михаил Дрор был женат дважды, дважды овдовел. Не символично ли, что последней его большой любовью стала именно Ася-Аталия, дочь одного из последних писателей на иврите в России Цви Прейгерзона, сочинения которого Дрор знал давно. Роза Ляст сказала: «Михаил любил красоту, любил иврит, Израиль и очень любил Асю». Ася: «Как можно было не полюбить Михаила? Вся наша семья его любила – и сестра Нина и брат Беньямин. И он любил нас. А мне он стал родным человеком. Это правда, за мной ухаживали люди намного моложе его, я могла бы выйти замуж, устроить свою личную жизнь, но рядом с ним все были тусклые, плоские, он же был рыцарь, умный, добрый, скромный, бескорыстный… А как он рассказывал!» И Ася и сын Дрора Иосеф, доктор биохимии, многое запомнили и кое-что записали, а сам Михаил Дрор и биографии своей не оставил… Но письмами от благодарных ему людей он дорожил.

Это такие как он напали на нашу страну. Это такие как он убивают наших детей, стариков, женщин. И пока я так рассуждал, человек этот вскинул винтовку и, сделав два бесприцельных выстрела в нашу сторону, скрылся за деревом. И только тогда я вспомнил, что в руках у меня автомат. Я не шевелился. Ждать пришлось долго, и я хотел уже спускаться к своим, но на свою беду немец вышел из-за дерева снова. Теперь он был виден значительно лучше, но черты лица были ещё смутны. Он опять вскинул винтовку, но я опередил его и нажал на спусковой крючок. И мой автомат взревел, затрясся. Я увидел как этот человек сначала дернулся, очевидно, хотел спрятаться за дерево, но потом стал медленно, медленно оседать. А мой автомат всё ревёт, надрывается. И, наконец, человек рухнул головой вниз под уклон. И тут мной овладел дикий, животный страх. Я, не разбирая ничего на своём пути, со всех ног бросился вниз, к своим. Но мне казалось, что ноги у меня какие-то ватные и бегу я медленно и долго. Но внезапно я выскочил прямо в середину своего взвода. За время моего отсутствия взвод продвинулся вперёд очень мало. Деревья здесь росли редко, и было почти светло. Мой страх сменился глубоким стрессом: я не мог ни стоять, ни сидеть. Меня трясло и лихорадило. Подошёл мой друг лейтенант Валерий, комсорг батальона.

29 сентября. Дождь пополам со снегом. Болит голова. Но всё-таки рано утром побрёл по Вспольному на Кудринскую. У входа с улицы Качалова (Малая Никитская – ред.), возле бывшего особняка Берии нагромождения мусора, железяк, рваных бумаг. Всё это раскисло, размокло под дождём - месиво. Направо дом Чехова. Машины и троллейбусы тычутся туда-сюда. Водители орут друг на друга, на группки собравшихся людей. Какой-то шоферюга кричал старикану с повязкой “Дружинник” на руке: “А ты чего здесь, козёл старый? Уйди, ведь превратят тебя в блин, уйди, козёл!” “Козёл” теперь очень ходовое слово. Люди делятся на “крутых” и “козлов”. “Крутые” - порождение новых, “реформаторских” времён, “новые русские”, могут перешагнуть через трупы. “Козлы” - совки, идиоты, реликты дореформенных времён, отработанный биологический материал. “Крутые” в основном за Ельцина, “козлы” за Верховный Совет. Всё же троллейб

В истории еврейского государства кибуцное движение сыграло роль безусловно положительную – идеально сгодилось в нужное время в нужном месте, а когда ситуация изменилась, убралось (не без небольшого скандала) со сцены, оставив за собой приличествующую скромную экологическую нишу. Но, естественно, никаким боком не годилось оно на роль магистрального пути страждущего человечества, маяка для терпящих крушение в историческом море народов западной цивилизации.