Литературный меридиан, №6-83

«…Компьютерные архивы почти каждого из нас хранят многие тысячи файлов, среди которых нет-нет да попадётся некая не особо умело снятая фотография, на которой запечатлено вроде бы ничем не примечательное место, но именно этот полузабытый кадр вдруг поднимает в нашем сердце бурю воспоминаний...»

«…Отец заболел стихами задолго до Сахалина – ещё в училище, если не раньше. И вместе с тремя закадычными курсантами-однокашниками, об одном из которых я напишу, «земную жизнь пройдя до половины», заметки к роману «Скиталец с берёзовой дудкой усталой, или Безумец с тусклою свечой», был завсегдатаем литературного объединения при газете «Омская правда» и почти автором «Омского альманаха», выходившего даже в годы Великой Отечественной войны и публиковавшего поэзию, прозу и произведения прочих жанров. Почти автором – потому что в папке «Запас» этого издания ждала своего часа пара его стихотворений, так и не перекочевавших под обложку другой – «В номер!»..»

«…Не место в стихах моих розам, / И счастья не будет, не лги. / Одним я терзаюсь вопросом: / «Кто выставил жизнь на торги?»..»

«…Первый же сборник рассказов Василия Шукшина-писателя стал программой Шукшина-режиссера. Раз и навсегда им была выбрана и главная тема в творчестве, и главный герой. Образы разные, суть одна: у него «разумная душа», хоть он и удивителен, непривычен для городского жителя и по своему социальному положению, и по жизненной зрелости, и по нравственному опыту...»

«…– Я обязан вас задержать, – дрожащим голосом блеял Ваня, натужно осознавая, что на сей раз вляпался конкретно: перед ним находился уж явно не рядовой обыватель. Но – как и в детстве – апатично тянул время. – Пройдемте...»

«…Следят журналисты: доволен ли вождь? / Торжеств не подмочит начавшийся дождь – /  Берлином поверженным кончен парад. / А Сталин спокоен – как будто не рад...»

«…Проблема общая для Дальнего Востока России. Активный отток населения идёт не только с “заморской” островной территории – везде, где предстояло побывать в ходе путешествия, нам с грустью приводили цифры удручающей статистики. Сегодняшняя боль и беда дальневосточников: нет стабильной работы – нет уверенности в завтрашнем дне». (Возродят ли их надежду на лучшую будущность нынешние эпизодические перемены в жизни региона, включая недавнюю замену проштрафившегося главы Сахалина?)...»

«...Возвращаемся к своим, я сам не свой, места не нахожу. Все с расспросами, что да как? Молчим, на душе муторно. Мне вдвойне: почём зря хулил собаку, а она вот какая геройская оказалась – ценой жизни своей нас спасла. Стыдно стало, хоть иди за вольеры и стреляйся. Мне командир говорит: а мы, мол, думали, что вас обнаружили – Жучка сама в лагерь вернулась. Меня как ошпаренного подкинуло. Побежал, кричу: Жучка, Жучка – еле отыскал. Сидит себе за вольерами, спряталась, глаз долу, даже хвостом от радости не машет...»

«…Завтра встанет занавес железный / И в тисках ежовых рукавиц, / Трепыхаться станет бесполезно, / А полезно будет падать ниц...»

«…С утра гремят колокола, / Дохнуло плесенью. Из гущи / Косноязычной, злой орды / Звучат воинственные оды...»

«…Ты прости, что долго с ответом. Всё время привозят раненых. Мы с одноклассницами в госпитале помогаем ухаживать за ними. А в школу теперь по вечерам ходим! Дела хорошо, иногда трудно бывает, но мы справляемся! Знаешь, что делаем? – Песни поем и частушки!… Нет, не себе, а бойцам, танкистам да летчикам!...»

«…Но спустя неделю, как раз на 9‑е мая, ходили на могилку школьники, и весть о поступке бабки Лизы разнеслась по поселку. Член сельсовета Павлина Михеевна – она преподавала в школе историю и каждый праздник говорила на могиле речи – первая воспротивилась бабкиному самоуправству...»

«…Где балом правит чистоган, / И ради жалкого гроша / У нас давно пришит карман, / В том месте, где жила душа...»

«…Как это ни парадоксально и ни кощунственно, но в мертвом Рильке Цветаева обрела то, к чему всякий поэт стремится: абсолютного слушателя. Распространенное убеждение, что поэт всегда пишет для кого-то, справедливо только наполовину и чревато многими недоразумениями. Лучше других на вопрос «Для кого вы пишете?» ответил Игорь Стравинский: «Для себя и для гипотетического alter ego». Сознательно или бессознательно всякий поэт на протяжении своей карьеры занимается поисками идеального читателя, этого alter ego, ибо поэт стремится не к признанию, но к пониманию. Еще Баратынский утешал в письме Пушкина, говоря, что не следует особо изумляться, «ежели гусары нас более не читают». Цветаева идет еще дальше и в стихотворении «Тоска по родине» заявляет:..»

«…Затихнет он загнанный в омут. / В нём, вздорен и неудержим, / Взыграет на волю влекомый / И жаждущий вырваться джинн...»

«…В классе возникала больная тишина, Аркадий пыхтел, сопел, потом вставал и начинал мямлить о том, каким обязан быть строитель коммунизма. До четвертого пункта он никогда не доходил, Кавалерия начинала злиться, злиться, злиться, краснеть, краснеть, краснеть и, наконец, махнув большими пальцами в сторону отличницы Наташи, грузно усаживалась на свой стул и роняла голову в широкие ладони. Наташа бойко тараторила текст кодекса, после чего Кавалерия продолжала урок. К концу года, когда подходила пора исправлять двойки, каждый желал рассказать ей моральный кодекс и был готов строить коммунизм. Только угрюмый Аркадий огрызался: – Надоел мне этот кодекс, что толку учить? Не будет никакого коммунизма...»