Парус, №535

«Но где-то есть мой дом, / на этот не похожий — / там чистота кругом / и свет горит в прихожей. / В окне отражена / хрустальная подкова, / и ждёт меня жена / хорошего такого...»

«На каждом шагу эти тихие ясные лики / Встречали меня на святой Вологодской земле: / О них намекали мне солнечно яркие блики / Под сводом Софии на площади в старом Кремле...»

«Доволен я своей судьбою, / необходимое дано: / есть хлеб, есть изредка вино / и небо есть над головою...»

«Всю ночь она плавала по морю на белом, блестящем на солнце паруснике, на палубе познакомилась с поэтом. Они сошли к нему в каюту, где она увидала на полу женскую шпильку и спросила игриво: “К вам часто ходят женщины?” “Часто”, — согласился поэт. Тогда она разделась, забралась на кровать и… проснулась...»

«Постановка, безусловно, стала новым прочтением позднего романа Толстого — оказалось, “Воскресение” — это о любви. Чего, как представляется, не скажешь о книге, где догматизм, морализаторство, внимание к порокам общества и их причинам сильно довлеют над лиризмом, если не убивают его. Однако едва ли подобное несоответствие роману можно назвать неудачей — скорее наоборот…»

«6 апреля 2017 года в Национальной библиотеке Республики Татарстан в Казани состоялась презентация нового номера журнала “Аргамак-Татарстан”…»

«Как следует из воспоминаний современников, Николай Михайлович любил жизнь и хотел жить, но уже за несколько лет до смерти предчувствовал её приход. Он даже случайно обмолвился о том, что если умрёт, то унесёт с собой целую книгу никому не известных стихотворений…»

«Давно просятся на сравнение два близких по замыслу и сути романа из великого “пятикнижия” Достоевского — “Идиот” (1868) и “Братья Карамазовы” (1878–1881). Прежде всего объединяет их общая идея — авторский поиск “положительно прекрасного человека” в жизни пореформенной России, попытка найти нового героя — “идеального христианина” в пику “новым людям” из романа Чернышевского “Что делать?”. Спрашивается, зачем понадобились два романа на одну тему? — Видимо, автор дает два не совсем тождественных ответа на один и тот же вопрос с разницей в десятилетие; явно делает две попытки, два захода к теме...»

«Опровергая рациональный подход к анализу литературных явлений, критик утверждал единственно верный для художника путь — “чувствовать и выражать”. А это, в свою очередь, позволило определить и авторскую манеру: бесформенность, асистемность, психологичность, высказывания одновременно “за” и “против”…»

«После 90-х годов прошлого века критики сменили многолетние славословия в адрес Маяковского уничижительными рассуждениями о том, что в его стихах нет подлинной поэзии, что они подчинены идеям, господствовавшим в годы жизни автора, и проч., проч. Однако неправ тот, кто представляет поэта, будто бы не замечавшим всё многообразие жизни, не желавшим постигать её предсказуемое и неожиданное течение, не интересовавшимся её духовными глубинами…»

«Казалось бы, единение славянских народов на основе общей истории, языкового родства и отчасти схожего культурно-духовного склада, тем более перед лицом общей для всех глобальной опасности денационализации и дехристианизации — такое единение ценно и полезно всем. Однако любое хорошее дело можно превратить во вредное, если поставить во главе его людей, служащих иным силам и идеалам, в данном случае духовно враждебным идее подлинного славянского братства, которое организаторами втискивается в рамки “славной победы над фашизмом” и советской идеологии недавнего “братского” соцлагеря…»

«Когда писатель сел за чистый белый лист бумаги, против него сразу ополчается так много, так невыносимо много, так всё зовет его, напоминает ему о себе, а он должен жить в какой-то своей, выдуманной им жизни. Какие-то люди, которых никто никогда не видел, но они всё равно как будто живы, и он должен думать о них, как о своих близких. И он сидит, смотрит куда-нибудь за окно или на стену, ничего не видит, а видит только бесконечный ряд дней и страниц позади и впереди, свои неудачи и отступления — те, которые будут, — и ему плохо и горько. А помочь ему никто не может, потому что он один…»

«Я вышел со своего двора в 9.55 по московскому времени 20 сентября 2015 года. Так показывали оба моих мобильных телефона. Почему у меня их два? Да потому, что при помощи одного я частенько разыскиваю другой. С удовольствием шагая по чистой асфальтовой дороге, наверное, от хорошей погоды и как бы разлитой в самом воздухе общей радости существования я чувствовал явный прилив сил. За минуту прикинул планы на весь день, а потом вернулся к своему сну — стал вспоминать нашу коммуналку…»

«Старшина протянул мне рубль, я надел шинель и пошел. Дневальный на тумбочке засыпал на ходу, ну то есть стоя, но чувство воинского долга и солдатская совесть не давали ему этого сделать. В последний момент, когда подгибались ноги в коленях, он вздрагивал, задирал башку вверх и зорко смотрел осоловелыми глазами на окружающую действительность. “Не спи — замерзнешь”, — бросил я ему на ходу. Он моргнул мне два раза обоими глазами и открыл было рот, чтобы что-то ответить, но я уже был на лестнице…»

«Катя не любила все на свете: март, погоду, вечер, сумку с бутылкой сухого вина в левой руке и особенно сильно — несправедливость…»

«Как-то прогуливаясь по Тверскому бульвару со своей собакой по кличке Платон, я увидел на одной из скамеек прижатую камнем школьную тетрадку. Время было позднее. Я огляделся и, не обнаружив никого, кому бы она (тетрадка эта) могла принадлежать, взял её в руки, открыл и прочитал на первой странице три слова: “Как стать гением”. Пока Платон занимался своими делами у ближайшей урны, я решил присесть на скамейку, покурить и полистать найденное мной сокровище…»

«Будущее русской литературы, впрочем, как и всемирной, — ужасно! Чем дальше будет двигаться технический прогресс, завлекая людей в свои капканы, тем меньше будет желания читать книги...»

«В газете “АиФ на Оби” был конкурс “Байка от читателя”, написал байку “Детская смекалка”, отправил — напечатали. После этого стал пробовать писать юмористические рассказы. Сначала для себя, потом в местную газету “Черепановские вести”…»