Парус, №544

Сердечно поздравляем дорогого Юрия Михайловича Павлова с 60-летием!

«Милый, милый, смотри, смотри, / как за ельника чёрный край / утекает вода зари!.. / Там за краем, наверно, Рай. / Розы, розы цветут в Раю, / много, много душистых роз... / Там, наверное, жизнь мою / в лепестки превратит Христос…»

«Я любовь воспитаю в себе / к этой пыточной, к этой сущности. / Не беда, если много бед, / мне важнее — что будет в будущем. / Там не будет февральских вьюг, / выметающих всё, что дорого… / Ну а если и будут вдруг — / я готов, я готовился долго…»

«— А вот представь, — решил Андрей продолжить тему, которая, после того как ее сполоснули водкой, вдруг засверкала перед ним первозданной чистотой. — Вот представь, если бы он, — хозяин квартиры кивком головы указал на летчика, продолжавшего уверенно смотреть в небо, — решил все-таки с нами пообщаться. Допустим, так сказать, недопустимое… И о чем бы ты его спросил? Юрка, почему-то почти отрезвевший, мрачно произнес: — Если бы да кабы… Раз такое невозможно в реальности, чего в это лезть! — Ну, а все-таки…. Ну, ты представь, хотя бы только на минуту… Вот у тебя открылась эта уникальная возможность — и что? Кандидат чуть подумал. — Ну, спросил бы, поступит ли мой сын на следующий год в университет… А может, о конце света. Да что ты прицепился ко мне! Глупость все это, дурацкие фантазии двух нетрезвых интеллигентов! Сам-то ты — о чем бы спросил?..»

«Люблю эту маленькую семью. Глеб и его мама. В этом доме я свой, родной. У них как-то по-особенному хорошо. Спокойно, тихо, уютно. — Что у тебя нового? — негромко спрашивает Глеб. Он курит, сигаретный дым тонкой струйкой течет от его пальцев к приоткрытой форточке. — Да так, ничего. Мелочи... Я отвечаю другу — а сам в это время думаю, что за время, прошедшее с моего прошлого посещения, и впрямь ничего не произошло в жизни. Почти ничего…»

«Душа Алексея, перемещаясь сквозь бесконечные миры Вселенной, выискивает там узорчатые образцы Запредельной гармонии. Однако и здесь, на Земле, художник искренне восторгается красотой окружающего мира, радуется различным проявлениям жизни. Свои переживания Акиндинов запечатлевает в картинах, старательно вырисовывая орнаменты и узоры собственных откровений. В течение многих лет художник ведет записи, в которых, будто иноземный лазутчик, фиксирует тайнописью важные сведения. Словно телеграфист, кратко чеканит предложения о том, что увидел и что поразило больше всего. Записанные впечатления потом, при удобном случае, становятся основой будущих композиций и картин…»

«Творческие вечера Юрия Кублановского, Виктора Пеленягрэ, Владимира Козлова, Сергея Трахимёнка. Встречи с Алексеем Варламовым и Вячеславом Лютым. Мастер-классы для творческой молодёжи...»

«Знаете, раньше, когда мне не хватало тем, я брал в руки орфографический словарь, открывал три случайные страницы и выбирал три случайных слова. Улыбнусь: иногда это чертовски здорово срабатывало! Правда, сначала эта система выдавала уж слишком несуразные результаты, но их количество росло в прогрессии катящегося с горы снежного кома, содержание становилось все более здравыми, а потом приходила неожиданная и парадоксальная мысль. И она приходила, казалось, ниоткуда...»

«…должна быть твердая разъяснительная политика России, что экстремистские силы вредят интересам самих мусульман. Именно в этом может состоять смысл участия России в Организации исламского сотрудничества (до 2011 г. ОИК). В частности, интересы арабского мира и России совпадают в защите палестинцев и христиан на Святой Земле от израильского “расширения на восток” и апартеида. Эта задача не выполнима одними арабскими усилиями, а посредничество США давно выявилось как обманное, ибо США и Израиль представляют собой единое целое как в финансово-политическом, так и в духовном плане с общим правительством — мировой закулисой, состав которой кровно и религиозно связан с государством “Израиль”...»

«Два года назад заехала старуха в этот чужой для нее район Москвы, и теперь сложилось так, что единственный человек, кто еще уделял ей внимание, была вот эта работница прокатного пункта, разместившегося в высоком нижнем этаже жилого крупнопанельного дома. По всем статьям приемщица годилась старухе в дочки, а разговаривали они на равных. Может быть, оттого, что старуха не поучала, не кичилась своей старостью, а приемщица не подчеркивала свою сравнительную молодость, а может быть, потому, что женские судьбы их были похожи в главном — приемщица тоже осталась вдовой в двадцать два, едва родив. Старухиного мужа и его поколение выкосила война, а мужа приемщицы и его ровесников — бутылка. Не дай Бог — сравнивать с войной, но и бутылка — оружие массового уничтожения. Из тех, кого она прокатала, как тесто на лапшу, многие живые только по форме, а не по содержанию…»

«Только что Всеволод Крестовский закончил апробацию своего нового технического детища и был сильно удивлен полученным результатом. Классификатор психических состояний зафиксировал у его сослуживца — настоящего фаната науки Аркадия Звездоносцева совсем низкий коэффициент добра. После окончания института Всеволод работал с Аркадием в Научно-конструкторском бюро вычислительных систем и часто обсуждал с ним всевозможные технические вопросы, мечтая сделать грандиозное открытие. Зато у вечного скептика технаря Коли Королева, которого трудно было заподозрить в какой-либо сентиментальности, добра оказалось намного больше…»

«Вся моя предыдущая служба — с нарядами по столовой, по кочегарке, по дивизиону — казалась детской забавой в сравнении с предстоящим испытанием. Я и раньше-то никогда не был в ночном лесу, а тут… Ладно бы просто так ехал, а то везут как барана на заклание. Мысленно я уже попрощался с жизнью: жил, жил восемнадцать лет, и на тебе — ломом по голове, и привезут домой в “цинке”, и памятник со звездой над могилкой поставят…»

«Будущее русской литературы — это будущее думающего и неравнодушного народа. Это его душа, его ум, его совесть. Пока жива душа народа, будет жива и настоящая русская литература, да и всякое подлинное искусство...»

«Достоевского, Толстого и Чехова нужно давать дозированно, с необходимыми пояснениями, так как нынешние школьники (и не только они) слабо понимают всю глубину их произведений…»