Семь искусств, №92

Категория «плагиатор», т.е. «литературный вор», как и вор обычный – не количественная, а качественная. Тот, кто украл один кошелек, становится таким же вором, как и тот, кто украл уже 400. Нельзя быть «чуть-чуть плагиатором», и грех интеллектуального воровства не перевесят годы безупречной работы.

Расправиться с Д.А. было труднее, чем с рядовым членом партии, поскольку участников войны в то время было принято, по выражению Галича, «…ежедневно бесстыдными славить фанфарами» (вместо того, чтобы обеспечить им человеческие условия жизни), хотя травили его изрядно.

В 2008 году бывший физик, а затем работник ботанического сада на Гавайах Вальтер Вагнер и испанский журналист Луис Санчо обратились в суд с требованием запретить запуск в работу ускорителя LHC. Они заявляли, что столкновения элементарных частиц могут привести к образованию черной дыры, которая поглотит Землю.

В советские времена главным классиком басенного жанра был провозглашён гимнописец Сергей Владимирович Михалков. Нельзя не признать его таланта — человек он был способный, очень способный, как говорится — на всё способный.

Суворов никогда не имел под своим началом более 30 тысяч солдат. Все одержанные им победы — следствие его искусства тактического батального маневрирования. Кутузов же был не тактиком, а выдающимся стратегом.

Любой революционный взрыв ставит народ перед выбором: хаос или диктатура. Не следует удивляться тому, что большинство народов выбирает в такой ситуации спасение в диктатуре.

Власть монарха никем не оспаривается, потому он не озабочен ее удержанием. У него нет необходимости привлекать на свою сторону одни влиятельные круги, подрывать могущество других, заманивать в сети потенциальных соперников. Монарх над схваткой.

Он обладал всеми возможными высшими званиями и отличиями, в том числе так называемой «триадой», которую в СССР имели немногие: народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, Герой социалистического труда. Однако в узком кругу было известно, что Гилельс подвергался негласному, тщательно скрываемому давлению сверху.

Этому человеку и достался трудный и почетный жребий — собрать все ценное, что сделали предшественники, все, что было разрозненно, разбросано в разных жанрах оркестровой музыки; собрать и переплавить в законченную, классически ясную и разумную форму симфонии.

Художник, человек с душою Бога и внешностью простолюдина, вложил в эту работу свою тоску по красоте и совершенству. Сила ее так велика, что созданное им превосходит земные образцы. Устраняет земную, материальную жизнь, как что-то лишнее и ненужное.

Вообще, Караваджо, наверное, самый загадочный художник в истории изобразительного искусства. Хотя он, благодаря своей ранней славе, был на виду, и сохранилась масса свидетельств разного рода, почти все ключевые эпизоды его чрезвычайно бурной биографии покрыты тайной. Все, что касается Караваджо, проникнуто какой-то амбивалентностью.

Тревожнее всего, однако, что в этом нашем движении «на ощупь» продолжали оставаться не заполненные лакуны; лакуны, зияющие темнотой, все тем же безмолвием. Для меня по-прежнему оставалось неясным: какова причина блокировки речи у мальчика? На поверхности лежал ответ: гипертрофированный страх, боязнь неудачи…

Гораздо больше, чем интересный пример, может дать постановка проблемы. «Видели ли вы когда-нибудь, как пьет муха из капли воды, например, на столе? Она подходит к капле, упираясь вперед лапками, вставляет хоботок в каплю и пьет. А чего же она упирается? Что произойдет, если она не будет упираться, да еще и хоботок всунет глубоко в каплю?»

Мастеровитость Недова была поистине удивительной. Он умел делать гравюры, варить особую бумагу, плавить металл, по заказу местного начальства изготовлял дверные ручки, как в Версальском дворце. Золотые руки. За помощью к нему (к примеру, сделать отливку в металле) нередко обращались признанные скульпторы, члены Союза художников, и были рады, когда он находил способ помочь.

Саша был не тусовочный человек, говоря нынешним языком, а компанейским, поэтому он и его новая жена Наталья Чепрасова любили большие семейные сборища. Говоря спортивным языком, это сплачивало команду. Сама Наталья ради такой яркой жизни бросила своего скучного бельгийского мужа-миллионера и ввязалась в Сашины авантюры.

С этого времени у нас началась и в рабочем плане полноценная совместная жизнь в одной лаборатории. Мы были редкой супружеской парой, проводившей вместе 24 часа в сутки на протяжении более 30 лет без единого перерыва.

В коктебельском мире она была — Мусей, так звал её Волошин, и волошинские акварели, именно с таким обращением к ней в дарственных надписях, висели на стенах в её доме, — тогда как её старинная подруга, вдова Волошина, Мария Степановна, была — Марусей.

Когда речь идет о любви, даже такой обугленной и искаженной, как у героев этого драматурга, важно то, что человек испытывает, а не то, на кого она направлена. “Бог не в любимом, а в любящем”, — написал Томас Манн в рассказе “Смерть в Венеции”.

А жизнь как после стирки — наизнанку,/ наружу детством: драки, раны, йод,/ и мама отвратительную манку/ который день на завтрак подает.

Здесь не ад, здесь не рай, не Олимп, не Аид,/ не удача матроса, не горе солдата,/ то ли поезд спешит, то ли вовсе стоит,/ пробираясь откуда-то, как-то, куда-то.

Забросил Кто-то искру в Хаос,/ И вдруг расцвёл прекрасный мир. —/ Б-жествен Эйлер, Моцарт, Гаусс,/ Петрарка, Данте и Шекспир.

Живи по совести, мой друг./ По совести живи./ Она тебе очертит круг/ Любви и не любви.

По шагреневой коже империи/ тени птиц перелётных скользят,/ и ветвей обнажает артерии/ опадающих дней листопад.

Не трудно ли шалям цыганским/ Бахромчатым садом цвести?/ Не окнам ли венецианским/ Цианистый калий нести?

С парнями всё было ясно. Ясно было, что они решили «склеить» доверчивых советских девушек, рассчитывая на то, что сквозь «железный занавес» не проникает никакая информация с Запада и проверить их небылицы не получится.

И кажется мне, что надо при всякой возможности запасаться радостью впрок, на все несчастья и потери вперёд ― везде, где придётся, набивать ею полные карманы. Чтобы всегда был золотой запас чувства беспричинной и недоказуемой ценности бытия: золотые угольки, которыми мы потом, когда придётся, будем освещать себе мрак.

«Мне трудно об этом вспоминать, — глухо говорит он. — Но это очень важно, чтобы ты меня простил.» — «Хорошо, считай, что уже простил. За что?» — За то, что я однажды переспал с твоей женой».

Ну вот, скоро зажжется желтой мимозой электрическая лампочка на длинном шнуре, и тени буковок, учась плавать без спасательного круга, утонут в белом безмолвии листа. Я спасу их, я вытащу их на свет из бездны немоты. Я дам им имена, как когда-то Адам давал имена птицам, рыбам, животным. Переводные картинки я переведу на язык людей, а позже занесу их в словарь поэзии.

Квинтэссенцией общественной деятельности Анатолия Якобсона, члена Инициативной группы по защите прав человека в СССР и редактора неподцензурной «Хроники текущих событий», было активное нравственное ненасильственное сопротивление советскому режиму — «обыкновенному социализму».

Данте привыкли изображать очень серьезным, строгим, таинственным и суровым: «Суровый Дант не презирал сонета» (А.С. Пушкин). В массовом сознании Данте мрачен, как композитор Вагнер. А в действительности он яркий, разноцветный и веселый.