Слово\Word, №10412

...Дожив до своего 90-летия, пережив большинство своих друзей и врагов, Иосиф Ефимович и в смысле возраста сумел раздвинуть традиционные рамки...

...Во-первых, у него, единственного из наших коммуновских мужей, БЫЛО ОТЧЕСТВО: он был ИВАНОВИЧ (прямо как мой папа!). Во-вторых, он был НАЧАЛЬНИК (не знаю какой – но это все равно). В-третьих, он был ХОРВАТ (такого слова мы тогда еще не знали), военнопленный с Первой мировой войны, и у него были очень черные, очень густые и очень сердитые брови. И главное – вместо левой кисти у него был КРЮК! Как я его боялась! Не знаю, что было страшней: когда он надевал крюк – или когда он его отвинчивал!..

В раннем детстве Натали была в большой дружбе со своим кузеном, Александром Николаевичем Пушкиным. Она рассказывала мне, что семья кузена покинула Россию, когда ему было десять лет. Они стали жить в Бельгии, и как только скончался «вождь народов» Сталин, Наталия Сергеевна возобновила с кузеном переписку, которая продолжалась, пока Александр Николаевич был жив. Она всегда стремилась узнать о судьбах своих родственниках, разметанных по всему миру трагическими событиями в России. И вот, в последние годы ее жизни судьба оказалась благосклонна к ней и подарила несколько лет настоящего родственного общения. Однажды к ней в гости пришел ее давний знакомый С.М. Некрасов, директор Всероссийского музея А.С. Пушкина, что в Санкт-Петербурге. С ним вместе была красивая элегантная женщина, которая оказалась праправнучкой А.С. Пушкина графиней Клотильдой фон Ринтелен, живущей в Германии...

In the early 1950s, we lived in a communal apartment on Spiridonovka Street in central Moscow. Back then, it was called Alexey Tolstoy Street (no, not after the author of "The Silver Prince" but after the one who wrote "Peter the First" and "The Road to Calvary"). We had two rooms...

Двадцать два года прожил в Америке. Вся русскоязычная пресса знала меня. И я знал ей цену. И вот волею Бога, иначе не назовешь, снедаемый страхом, в 2016 году подался в страну Волоколамию. Никто из вас не отгадает координаты страны и нравы людей там обитающих. Страна ленивого счастья, равнодушия и пофигизма. Никаких забот, никакой борьбы - болотистая зыбь и золотые камыши. Четвертый год отдыхаю. До тошноты наелся корявым благодушием и полным отсутствием размышлений… Приезжайте! Чорт бы вас всех взял...

...Но море, море! Ах, если было нырнуть с маской и с трубкой под вечер, когда солнце еще светит, но светит по-вечернему, и увидеть, как стайка рыб одновременно повернется и засверкает сотней маленьких зеркалец, – то кажется, век бы не выныривал, а остался бы жить, как Ихтиандр!.. О, море Нового Света!.. Анатолий Ефимович смотрел по телевизору, как кипятятся патриоты, просравшие Крым, и опять подумал: «Проклятые идиоты! Оккупированный полуостров! Вот возьму и поеду! На то лето!»

...Бешен, заметив Сатюкова, поманил его пальцем. Валька, сторожко косясь на по-прежнему торчащего на одной ноге на столбике оборванца, поднялся вслед за Сашкой по скрипучим ступенькам крыльца. В горнице на непокрытом столе стояла кой-какая посуда, была разложена немудреная закуска. На табуретке сидел зачуханный смердящий старикашка Веня Свисточек и, вздергивая по-птичьи головенкой с реденькими белыми волосиками, поглядывал на вошедших невинными, на удивление чистыми глазами. Позади Вальки и хозяина с кряком захлопнул дверь соскочивший со своего насеста придурочный Ваня...

... Ибо, увы, прошел, безвозвратно канул в Лету период расцвета Брюгге. Кто вспомнит теперь времена, когда город вместе с соседними портами являлся непреодолимым магнитом для товаров, стекавшихся в Нидерландские провинции из Италии и Центральной Европы? Купцы всех стран, берега которых омываются морем, от Прованса до далекой Балтики, швартовались у здешних причалов. Город манил чужеземных негоциантов, как Святая Земля крестоносцев. Высокие шпили его колоколен служили им путеводными маяками. Грубая гортанная речь немцев, англичан и скандинавов смешивалась на его улицах и площадях с певучим говором флорентинцев, оживленной трескотней обитателей Пиренеев и солидным прононсом уроженцев Лангедока. Здесь шумели многолюдные разноязыкие ярмарки: продавался голубой туф из знаменитых каменоломен Турнэ, оружие и шитые золотом ткани тороватых ломбардцев, льняные и шерстяные сукна, изготовленные в самой Фландрии, строевой лес, металлы и мягкая рухлядь из Швеции и Новгорода. А что говорить о грудах пряностей, цветного дерева, шелка и прочих восточных диковинах, завозимых из Средиземноморья? По Шельде сюда доставляли бочки с драгоценными винами Бордо и Шампани; Рейн служил широкой артерией для более дешевой германской лозы; загрузив этим добром пузатые купеческие посудины, бравые брюггские моряки храбро пересекали бурное Северное море и, горланя хриплыми голосами «Kyrie eleison», поднимались вверх по Темзе — от Лондона до рынков Оксфорда, Рединга и далее, вглубь страны...

«I. Мы, всемогущий Люцифер, император Адских земель, король Тьмы, герцог всех окаянных, сегодня, в лице Нашего полномочного представителя барона Мальфаса, заключаем Договор о союзе с Семеном Марковичем Безакцизным, который теперь находится с Нами. И Мы обещаем ему любовь монахинь, цветы девственности, милость властителей, всемирные почести, удовольствия и богатства. Он будет вступать во внебрачные связи каждые два дня; увлечения будут приятны для него. Он будет приносить Нам раз в год дань, отмеченную его кровью; он будет попирать ногами реликвии церкви и молиться за Нас. Благодаря действию этого договора он проживет счастливо сто тридцать лет на земле среди людей и, наконец, придет к Нам, понося Господа. II. Мой хозяин и господин Люцифер, в обмен на вышеупомянутые обещания я признаю Тебя как моего Господа и князя и обещаю служить и подчиняться Тебе в течение всей моей жизни. И я обещаю Тебе, что я буду совершать столько зла, сколько смогу, и что я приведу многих к совершению оного. Я отрекаюсь…» – Бредятина какая-то! - не дочитав документа, воскликнул Безакцизный...

"Скалист пустынный пляж в Крыму. / Мы ели спелую хурму – / Алтын по смете. / Нам в души веял свежий бриз. / То время скетчей и реприз / Хулить не смейте. / Витал в летучих брызгах йод, / который чахнуть не даёт – / Прошла чихота. / Читал, и в тайный смысл проник, / Я «На обочине пикник», / Ещё чего-то... / Брюзжать мне нынче не резон: / Обрёл в тот «бархатный» сезон / Я скит под днищем. / На завтрак – жареный бычок. / Со мною Саня Башлачёв: / С ним правду ищем..."

"Везёт тебя Единорог - / Потупил очи. / Без времени и без дорог - / В рассвет, в безночье. / Везёт тебя Единорог /- Струится грива. / Влюбиться я опять бы мог /- Так ты красива. / Везёт тебя Единорог - / Луга лучатся. / Ты рисовала всё его /- Не получался."

"Ставшие пеплом победы / И дымом – вчерашняя спесь. / - Приедешь? / - Конечно, приеду. / Я здесь, потому что ты здесь. / И вслед за дымком – выше, выше, / Туда, где не видно побед. / - Ты слышишь дыханье? / - Я слышу. / И даже, когда его нет."

"Покорность и почтенье выражая / Всевышнему, всесильному Творцу, / Нёс Каин в дар частицу урожая, / А Авель клал на жертвенник овцу. / Ужели Бог без жертвоприношений Не мыслит с нами добрых отношений?"

"Я любил твой ноябрьский сад, с растерзанной бахромой, / где олешник был хил, и даже дубок – хромой. / Разбегались тропинки, старей и длинней аллей, / и боярышник по утрам алел. / Там березка в сумерках напоминала ню / и рябина протягивала красную пятерню, / и дорожка к дому раскручивалась и вилась, / как на свитке древняя вязь..."

...В книге Цейтлина такой язык найден. Два человека, два еврейских писателя, то есть люди, разделяющие общие проблемы, общие потери, общие социальные ограничения, даже общие профессии, ищут ответ на вопрос «Почему?» Один из них, младший, наполняется мудростью и терпимостью старшего. Наш читатель, в меру своей сосредоточенности, следит за их беседами. Читатель понимает, что разговор о темах, которые они обсуждают, не имеет конца, но одаряет наслаждением от самой беседы.

...«Воскрешение на Патриарших» Владимира Казакова. Она не отпускала от себя, пока текст не дошел до последней строчки. Герой повествования, живя в наше время, читает рукопись неизвестного автора, которая будто бы написана о нём самом, но события в ней происходят в уже далеком 1979 году, когда и герой был ещё юным студентом, и Москва – совсем другим городом.

Героизм, не противоречащий доброй нравственности, мало трогает людей: только героизм, который разрушает нравственность, вызывает в людях и удивление, и восторг.

...Так, особенно любили предаваться такому римфотворчеству и упоенно «разговаривать стихами» официальные советские поэты. Это тогдашней властью особо приветствовалось. Считалось, что настоящий советский поэт должен непременно быть понятным для народа и потому ему следует красиво и убедительно «говорить в рифму» - кого-то (то есть, кого надо) страстно ругать, кого-то, наоборот, восторженно хвалить, воспевать, что-то (то есть, что надо) патетически провозглашать, а иногда и просто болтать и болтать о цветах в поле и птицах в небе, чтобы советскому читателю стало от этой неугомонной болтовни в рифму приятно…

...на русском языке размером не болеe 28 строк на любую тему должно быть приcлано не позднеe 1 декабря 2019 года.