Семь искусств, №37

Сделай Эйнштейн из доказанной им теоремы другой вывод, а именно предположи он существование еще не найденных положительно заряженной частицы с массой электрона и отрицательно заряженной частицы с массой протона, то к его славе автора теории относительности добавилась бы честь открытия античастиц, которая в 1928 году перешла к Полю Дираку.

Как известно, Завойский подал в отставку после одного из очередных отказов — хамских по форме, в последний момент, когда уже многие месяцы уши на подготовку доклада — в поездке на зарубежную конференцию. В итоге, Завойский, которому было всего 64 года — время самой активной и плодотворной работы для крупного учёного, академика — ушёл на пенсию, перенёс тяжёлый инфаркт и довольно быстро ушёл из жизни, едва отметив 69-летие.

Соглашаясь на пост заведующего астрофизическим отделом Пулковской обсерватории и приступая к его реорганизации, Герасимович, без сомнения, имел перед глазами пример двух крупнейших из посещенных им американских обсерваторий — Гарвардской и Ликской, где ему довелось поработать самому.

В 1918-1922 гг. материальное положение семьи Мандельштамов было близким к бедственному. Фон Мизес организовал присылку продовольствия для них. Он также, находясь в Берлине, получал какие-то деньги для Мандельштама (по-видимому, за изобретения и патенты, которые имелись у Мандельштама). В 1923 г. (23.01) Мандельштам писал фон Мизесу: тем, что «мы вообще пережили эти черные времена, мы обязаны в первую очередь Вам».

Реализуя свои далеко идущие, амбициозные планы, он всегда делал ставку на поддержку партийных и государственных структур. Однако он недооценил значение поддержки общественности, национальных общин. В результате все его планы, связанные с кибернетикой, да и он сам, как их руководитель, оказались бесконечно далекими и чуждыми для латышей — коренных жителей Латвии.

Однако полагаю, что для разгадки тайны исчезновения писателя Добычина нужен особенный детектив. Не католический священник патер Браун, не романтический Пуаро, не любитель опиума странный Холмс (все трое — гуманисты вне политики), а, как минимум, детектив масштаба «красный Пинкертон».

Испрашивалось согласие на исключение из перевода некоторых фраз. Всё было понятно: творец, он же господь, он же бог никак не мог фигурировать на обложке книги. Точно так же никак нельзя было допустить, чтобы в книге присутствовал не слишком лестный отзыв Эйнштейна о Ленине, равно как и находившееся под запретом имя Рауля Валленберга. На смену Андропову пришёл Черненко, но нравы не изменились. Маразм в стране если не крепчал, то и не ослабевал.

Празднество длилось с утра и до шести вечера, вино лилось рекой, играла музыка, вокруг было сколько угодно беседок и гротов для уединения влюбленных пар — и иногда и групп числом поболее, и все происходящее очень и очень напоминало оргию, где в роли куртизанок выступали жены и дочери первых граждан города Сьена.

Как посланец Князя Тьмы он набросил темное покрывало на Трофима, и с этого момента все последующие деяния агронома несли на себе печать поспешности, дьявольского блеска и позорной несерьезности. Так, счастливо начавшееся научное повзросление Лысенко, попавшего в хорошее место, в заботливые руки вавиловских соратников, вдруг в одночасье оборвалось.

О вкладе Ф. Мендельсона в мировую музыкальную культуру можно рассказывать бесконечно, но цель настоящей работы — рассказать о художнике по имени Феликс Мендельсон. Рассматривая художественные работы, — акварели, рисунки, наброски, — понимаешь, насколько эти работы талантливы и сделаны профессиональным мастером.

В 1967 г. проводилась первая серьёзная реставрация Одесского оперного театра (автор этих строк принимал в ней участие) и театр был огорожен забором. Два молодых художника В.Хрущ и С. Сычов повесили на этом заборе со стороны сквера Пале Рояль свои картины, а, чтобы ясно было чьи это картины, там же на заборе написали: «Сычик + Хрущик». Выставка продолжалась 3 часа и была ликвидирована подоспевшей милицией.

Тем не менее, подход «заткнись и считай» отражает весьма определенную, хотя и придавленную мощным математическим аппаратом метафизику. По умолчанию, предполагается, что хорошая доброкачественная математика сама вывезет к значимому физическому результату. Отчасти это верно. Зададимся, однако, вопросом, чем, вообще, занимается физика? О чем исписаны тысячи томов учебников и монографий по физике?

В голове у меня сигналила заветная мысль: лабораторный театр. Неужели, у меня наконец появится возможность попробовать на деле, в маленькой компании маленьких детей, каковы возможности лабораторного театра — применительно к освоению чужого языка?

Через неделю после твоей смерти я покинула нашу квартиру, думала, так будет легче. Но… от себя не уйти. Мозг мой понимал, что тебя больше нет и никогда уже не будет в моей жизни, но сердце отказывалось верить. Мы слишком долго жили вместе и слишком много значили друг для друга. Пустота кругом, одиночество… оно стало сегодня моей неизлечимой болезнью и нет от него никакого лекарства.

«Дорогая Людмила Васильевна, — неспешно начал он, — какой кофе вы мне посоветуете? Только, знаете ли, покрепче и, — с лёгким полуповоротом головы в мою сторону, — конечно, безо всякого молока». — «Эспрессо?» — «Да? Он у вас по-настоящему крепкий? — задав этот риторический вопрос, Михаил Михайлович без всяких пауз на него сам и ответил. — Крепкий, но недостаточно. Знаете что… если не трудно… двойной эспрессо, что ли…»

Это была весна 65 года. Наверно, тогда Галич еще не пел своих знаменитых песен. По крайней мере еще не исполнял c эстрады. А ту песню Катя заставляла Галича петь снова и снова, помнит ее и сейчас, через 50 лет. Это был какой-то вариант городской песни «Шумит ночной Марсель», но с другими словами. Галич играл с Катей в разные настольные игры, учил ее рисовать смешных человечков.

Мы беседовали — и время раскрывалось книгою старой перед нами, двумя друзьями, и пространство то вдруг сжималось, то негаданно распрямлялось, уводя нас в такие дали, и в глубины такие, и выси, где извечные звёзды вставали над судьбами нашими, разными, грустными, но и прекрасными.

В обычных условиях, в спокойные периоды и при устойчивой общественной структуре искажения социального восприятия остаются на относительно безобидном уровне банальных предрассудков и стереотипов. Но в периоды общественных потрясений, кризисов, революций и войн они начинают движение к угнетению, преследованию, этническим чисткам, казням и геноциду.

По всей вероятности, душевная травма, выпадающая на долю человека с генетической предрасположенностью к серотонино-дефициту, в большей мере обуславливает депрессию, чем в случае, когда подобной предрасположенности нет. Этот дефицит может возникнуть, вообще, вне связи с пережитыми психотравмами.

Так, в общем разговоре Эля вдруг говорит: давно это было, все пошли гулять, а я отстала… подъезжает какой-то парень на велосипеде и говорит: «Вот вы одна, а где другие женщины?» Эля объяснила, он поблагодарил и уехал. И здесь она добавляет: «Это был Сережа». Я спросил, кто такой Сережа, и тогда дочь Эли сказала, что это основатель «Гугла».

Михаил Моисеевич мельком взглянул на текст, неспешно перевернул бланк и поставил автограф под результатом «1:0» в графе «Подпись чёрных». Затем вручил мне реликвию обратно и говорит: «Теперь впиши фамилии и говори, что выиграл у Ботвинника»!

Сплошные загадки, ответов на которые Лариса Миллер не знает. Было бы нечестно сказать, что эта более чем нелепая роль «политического Вовочки» её не угнетает. Но ко всему привыкаешь, тем более если это длится годами. Но самое главное, что теперь, в эпоху интернета, этот государственный «острый локоть» не способен стать барьером между автором и читателями.

За надежды, ушедшие разом,/ И дождей непрерывную сеть - / Чем обязан тебе, чем обязан… / И за осень в придачу? — ответь.

В конце концов, любой, кто приступает/ к существованью, преступает грань/ блаженного небытия, и значит,/ куда ни посмотри, везде — преступник.

Оленька, я уже смирился — отсижу, а потом/ Мы поселимся где-нибудь в Вологде, в домике за мостом./ Все-таки я надеюсь — в декабре амнистия…»/ Больше ничего не было — кроме выстрела.

Человеку, знающему небо на ощупь, на вкус, наизусть, знающему вблизи, а не издали, трудно перейти на землю, а под землю — вообще невозможно. Это дедушка понял сразу и, проработав в шахте всего пару недель, ушел в строители, чтобы окончить затем строительное отделение горного техникума и строить дома — этаж за этажом, ближе и ближе к небу.

До начала концерта оставалось ещё минут пять, и маленький маэстро, спрятавшись за последней перед хорами колонной нефа, смотрел на уже заполненный, встревоженный, нетерпеливый зал и… плакал. По-стариковски — почти без слёз, с трудом сдерживая судорожные движения щёк, постоянно вытирая платком раскрасневшийся нос.

Мне приходилось видеть предательство вблизи. И меня поразило, до чего похоже. Те же слова, та же мимика, тот же эмоциональный портрет — от игры в наивность и жалостливость до нескрываемого раздражения, по мере прояснения обстоятельств. Разные люди, разные характеры, разная культура — совсем разная, от, скажем так, простонародной до элитарной, а — как две капли воды похожи.

Всё в мире преходяще, невесомо./ Течёт песок времён на жизни плаху./ Напев свирели заглушают громы./ Людские души съёжились от страха.

Во все периоды своего творчества Мандельштам обращался к теме власти. И это шло не от слабости человека, боящегося чего-то более крупного, чем личность, а, скорее, от осознания своей силы. Даже если пишешь о страхе перед ночными посетителями, о кандалах дверных цепочек, твоя сила в том, что ты пытаешься защитить эту самую личность — «я еще не хочу умирать!».

Наиболее содержательно — то время, в которое ничего не происходит и как будто ничего не меняется. Как бы время безвременья. Как бы несамостоятельная, слепая, соединительная ткань между событиями. Это — то, на чём вообще всё держится и, более того, ради чего всё остальное и происходит.

Но студентами этого ВУЗа были люди, которые на меня повлияли очень сильно. Это «ахматовская троица» без Бродского: Женя Рейн (он учился еще в нашей школе и часто бывал у нас в доме ближайшим дружком), Найман и Бобышев. Там же, в нашей компании, оказалась и будущая писательница Нина Катерли.