Еврейская Старина, №20

Я должен учиться; у меня до сих пор есть эта возможность, поэтому могу не прерывать учебу. Моя решимость учиться превратилась в вызов настоящему времени, которое ненавидит знания, любит работать, выполнять рабский труд. И если на каждые 100 детей в гетто 10 ребят моего возраста могут учиться, я должен быть среди счастливчиков, должен воспользоваться этим. Учеба стала для меня еще более ценной, чем прежде.

Среди женских надгробий привлекает к себе внимание скульптура необычной формы с надписями на иврите: «Женщина видная Батшева Кац, дочь р. Цви. Убита бандитами в с. Киянке 5 Элула 5679 г.» и на русском: «Милейшая и незабвенная мать и бабушка, убита 31 августа 1919 г. в д. Киянке. Мир праху твоему». Сын погибшей Ихил Кац, которому чудом удалось избежать горькой участи матери и бежать в Польшу, раскрыл через два года представителю «Джойнта» в Варшаве обстоятельства погрома.

Йошуа не опускал простертой руки, доколе не истреблены были все жители Айя — общим счетом двенадцать тысяч человек обоего пола простились с жизнью в тот день. Господь повелел Йошуа отдать приказ воинам захватить скот и прочие трофеи. Так и поступили израильтяне — согласно распоряжению командующего. А город сожгли дотла и обратили в груду развалин, и место под ним стало пустыней.

Подняв на должную высоту текстильную промышленность Белостока, Давид‑Авраам Кемпнер вместе со своей женой Шейной Малкой занялся другим, не менее прибыльным семейным бизнесом — обеспечением продовольствием частей русской армии, дислоцированных на территории Польши… Бизнес не мешал Давиду-Аврааму заниматься изучением Торы и её распространением.

Не могу умолчать об известном в семье событии военного времени в жизни Иосифа Моисеевича Гиля. Ему пришлось лицом к лицу столкнуться с проявлением звериного антисемитизма. Услышав от своего однополчанина поток брани с оскорбительным словом «жид», Иосиф не выдержал и залепил крутую пощечину обидчику. За этот поступок его перевели в штрафной батальон, а потом еще исключили из партии.

В многодетной семье Пазовских Арчик был младшим ребенком. Когда Арчику исполнилось четыре года, ему на день рождения подарили игрушечную гармошку. Как впоследствии Пазовский написал в своих мемуарах: «Это была бедная звуками маленькая гармоника». И произошло нечто необыкновенное! Четырехлетний ребенок на этом примитивном музыкальном инструменте смог воспроизводить любую услышанную им мелодию.

Оставались, в основном, семьи смешанных браков. К этой категории относилась и наша семья, так как отец был по национальности русским, а мать — еврейкой. После долгих размышлений и колебаний мама решила остаться. Те, кто остался в нашем дворе, надеялись на то, что слухи о зверствах немцев над еврейским населением подлежат сомнению. Не могут же немцы стрелять в стариков, женщин и детей.

Для меня женитьба Саши имела особое значение — я становился главной мужской рабочей силой в семье в возрасте 14 лет. Конечно, деловым и жизненным опытом Саша многократно превосходил меня, но по физическим возможностям он мне уступал. Работоспособность отца снижалась со временем, и это приходилось учитывать.

Деление было четким: старики, академики, потом остальные по ранжиру вниз. И эти остальные, нижестоящие пытались потихонечку сдвинуть стариков. Движение шло снизу, от молодежных выставок, которые несли в себе «разрушительное начало». В конце концов многие из участников знаменитых молодежных выставок сами стали руководителями, функционерами.

Поднявшись в ресторанный зал, я установил, что за нашим столом остался только молодежный состав. Я вынул из портфеля несколько бутылок припасенного заранее трехзвездочного армянского коньяка, открыл их и выставил на стол. Трехзвездочный армянский коньяк в те годы отличался высоким качеством и либеральной ценой, гости признали достоинства напитка, и это придало празднику новый импульс.

Само собой разумеется, что евреев, потревоживших своим визитом ОВИР, тут же увольняли с работы. Лишали средств к существованию. Даже тем людям, кто не помышлял об отъезде, найти себе лучшую должность стало почти невозможным. Любой работодатель, начиная с бригадира и мастера цеха, требовал чуть ли не клятвы, что претендент на должность не уедет и не поставит новый коллектив в неловкое положение.

В одну из таких страшных ночей пришли и к нам. Это были люди в военной форме, в фуражках с голубыми околышами. Вежливые люди, ну просто очень вежливые. Они предъявили ордер на обыск, долго что-то искали, простукивали мебель, стены, действуя исключительно вежливо. Ничего не найдя, они ушли, уведя отца с собой.

Давид давно хотел отдать барину все недостающие деньги. Хотя без крещения все же отдавать не решался. Крещение для барина важнее денег, — по душевной простоте думал Давид. Но ждать уже было нельзя. Он был согласен совсем остаться без денег. На тот полтинник в день, который платил ему Марцинкевич, тоже можно было жить. С родителями Давид давно не разговаривал и жил на чердаке.

И они наняли закройщика Матео — самовлюбленного итальянца с невыносимым характером. Он требовал немыслимой зарплаты, отдельного кабинета, какого-то двухнедельного оплаченного отпуска — то есть он уедет отдыхать, а за ним не только сохранится место, но и зарплату ему выплатят в конце месяца, как если бы он все дни усердно работал.