Семь искусств, №81

Альберт Эйнштейн иногда ошибался, если посмотреть собрание его сочинений, то можно увидеть статьи, где предыдущая работа объявлялась неверной. Но это заблуждение относительно размеров Вселенной он считал самым крупным своим просмотром. И указал ему на эту ошибку не кто иной, как Александр Александрович Фридман.

Насколько важно знать «природу» целеустремленности? История науки дает примеры того, как вопрос, считавшийся насущным, вянет, фактически исчезая из повестки дня. Таким был в XIX веке вопрос об устройстве эфира, снятый теорией относительности.

Ни Кикоин, ни тем более Франк-Каменецкий не были похожи на ученых-монстров, какими зачастую изображают ученых, разрабатывающих смертоносное оружие, способное обеспечить его владельцам господство над миром. Тем не менее, они в какой-то степени продали души дьяволу. Собственно как и многие другие советские и американские физики, создавшие атомное оружие.

Мой израильский опыт показывает, что коллеги-физики вовсе не озабочены основополагающими проблемами естествознания и охотно подчиняются формуле «shut down and calculate», получая значимые, доброкачественные, но не эпохальные результаты. Именно такие результаты позволяют доить гранто-распределяющие структуры и уверенно продвигаться по карьерной лестнице.

Какой духовной силой и Верой в свою Миссию на Земле обладал этот отнюдь не молодой человек, испытавший бремя зла и лагерной пыли ГУЛАГа, если он все-таки отозвался на призыв краеведов и ученых-реставраторов Ленинграда и составил эту (великую, повторяю) книгу, для чего ему пришлось вновь и вновь возвращаться на родное пепелище…

Бахрам, проведший беззаботные дни в волшебных дворцах, окрашенных в семь цветов, приходит в ужас, внимая рассказам семи безвинных узников, заточенных в темницу визирем. Этот параллелизм (семь красавиц — семь узников) является ключом к постижению сути произведения и общественной мысли поэта.

К 10 утра уже появились первые декреты путчистов, стало ясно, что опасения обоснованы, но деньги Сашины не были заблокированы. Успели! Пока мы с ним обсуждали, как будем работать в подполье, Люба, как наш представитель в парламентской прессе, пошла к близкому Белому дому, видела разворачивающиеся танки вокруг него.

В стране нет упорядоченной системы помощи бедноте. В прошлом по отношению к большей части населения помощь зависела от общин. Даже для промышленных рабочих они оказывались прибежищем при безработице и в старости, теперь же всё это должно быть резко изменено. Узы общинной системы разрезаны, но заменить их чем-нибудь другим позабыли.

Еще совсем в молодые годы сразу после того, как он вступил на престол, он воспользовался полной казной своего отца, но швырнул на растерзание преданных слуг своего отца, эту казну для него наполнивших. Долгие годы царствования не прибавили ему чувства благодарности — на людей он смотрел как на своего рода кукол, и надоевшую игрушку, ставшую бесполезной, он отбрасывал без сожаления.

Отец уже давно, но напрасно ожидает перемен в моём поведении. Сегодня он пришёл к выводу, что я по-прежнему ленива, небрежна, своенравна и строптива, и что это прежде всего относится к моей игре. Когда я плохо сыграла вариацию 26 Хюнтена, он у меня на глазах разорвал ноты.

Мне очень нравились занятия с ним, и я освоил в тот год огромный репертуар. И, разумеется, мы работали над некоторыми сонатами Бетховена. Я принимал с восторгом всё. У меня был сильный музыкальный аппетит. Я мог запомнить наизусть Бетховенскую сонату и играть её без нот на следующий день, что бесконечно ошеломляло Альтмана.

А самый важный для меня критерий в оценке собственной музыки — тишина зала, заполненного публикой. И я уже научился различать смысловые оттенки этой тишины. Она бывает формальная, вежливо интеллигентная. А бывает такая, когда чувствуешь соучастие каждого, когда протягиваются невидимые нити между душой музыки и сердцами людей, ее слушающих.

Итак, у нас был солист, был оркестр, но не хватало третьего ингредиента, причём самого важного: кто же все это будет слушать. Тогда Утевский, недолго думая, созвал в Ростове-на-Дону Всесоюзную конференцию спортивных врачей. Приехало около тысячи человек.

Украинская делегация на вышеупомянутом пленуме, возглавляемая Данькевичем, ходили в Москве в ЦК к Кухарскому, в Союз композиторов к Хренникову и «облили меня грязью», как только могли. Они говорили, что я и Галя — 5-я колонна империализма, внутренние эмигранты, что я «тайно передал через американского шпиона Слонимского в США пасквиль на украинскую музыку на 43-х страницах.

До сих пор слышны мнения, что на завершающем этапе советской экономики положение дел в ней было относительно благополучным и только зловредные действия Горбачева привели ее к кризису. Не умаляя ошибок в экономической политике в период перестройки, отмечу, что вывод об относительном благополучии основывается на грубо сфальсифицированной официальной статистике.

Здесь, на земле, где добро опорочено,/ Где полновластны лишь сила и гнет,/ Я повторяю: не все еще кончено…/ Время придет, — повторяю… Придет…

Гипотеза до воплощенья в числа/ Всегда проста, герой мой легендарный:/ Песчинки времени — отнюдь не капли/ И твёрдым грунтом я тебя снабдил./ Концы с концами сходятся, не так ли?/ Лети, лети над временем, Ахилл!

Государь император Николай Павлович, как принято было его называть,/ прекрасно знал, кто его отец, а тем паче — кто его мать./ Но уже с бабушек-дедушек начинаются бред и мрак,/ И любой, кто вспомнит об этом, несомненно — враг.

Дома, где я жила, все умерли давно,/ их призраки во сне слабее писка…/ Но там, где нам дано души двойное дно -/ теперь они свою нашли прописку.

когда умрешь — расслабься, как я учил./ отпусти этот мир, как шар -/ сладостный, медленный антикошмар./ как воздушного змея,/ который тебя укусил.

Прежде всего ты должен ясно осознать, что время индивидуальной работы с душами отдельных людей прошло. Ты знаешь, что, в своём абсолютно подавляющем большинстве, они — полудухи-полуживотные, и мы и наш Враг работаем с разными частями этих двуединых существ.

— Мы, гражданин начальник, за базар отвечаем — порядок держим, в зоне тишина, мужики не бунтуют. А вот братва недовольна — «подогрева» не густо, шнырей не хватает, да и «петухов» молодых на такую кодлу маловато — одних старых козлов на зону берёшь. / — Ладно, — ухмыльнулся «кум». — Будут тебе молодые, а уж отпетушить — это ваша забота.

Вот жрешь эту кукурузу, а сам читаешь, какие обалденные, скажем, колбасы бывают и как их делают. Какой у каждого фарша состав — столько разных сортов мяса я себе и представить не мог! Или про икру. До сих пор помню, что бывает зернистая, паюсная и ястычная, вот! Я-то никакой и в глаза лет до двадцати не видел, а тогда во рту слюны столько, что кукуруза эта в желудок уже переваренной попадала!

Я не могу по тиви без ненависти смотреть на рожу бессмертного Джорджа Сороса — младшая дочь сделала ручкой и теперь из-за бугра, где пашет на какой-то из его бесчисленных фондов, залетает домой раз в полгода.

Сергей был беспроблемным ребенком. Даже в самом раннем младенчестве он никогда, подчеркиваю, никогда не плакал. Это ужасно удивляло, если не сказать пугало его няньку. Она ушла, когда Сергею было три месяца и три дня, сказав, что никогда не видела такого странного ребенка, и что она его боится.

В квартиру вбежал офицер и, быстро пробежав по комнатам, заглянул во все углы и проверил мои документы. В это время навстречу мне уже подымался сам Адольф Гитлер. Он посмотрел на меня доброжелательным взглядом, улыбнулся мне и сказал: «Никуда не надо уходить, теперь Вы всегда будете с нами».

— Чем намерены здесь заниматься?/ — Да послушайте, — взвился голый покойник, — откуда ж я знаю! Меня никто не встретил, не проинформировал. Понятия не имею — где я, на что имею права, какие тут правила и порядки…

И, думаю, доживём ещё мы до того времени, когда Венины “Москва — Петушки”, благо вещь и по объёму небольшая, и много чего и душе человеческой и о советской действительности говорящая, будут ещё и в школе изучать. Да, вот посмотришь. Будет ещё эта книжка в обязательной школьной программе.

Биограф Розанова (высвечивается на боковой сцене). Он имел привычку сразу, без предисловий, залезать в душу нового знакомого, «в пальто и галошах», не задумываясь ни о чем. Вот эти «пальто и галоши» действовали всегда ошеломляюще и не всегда приятно.

До армейской службы Понтий работал подрядчиком на стройке в Казани и поэтому очень гордился своим нынешним статусом прокуратора Иудеи Подмосковной. Двумя главными индикаторами такового, который приравнивался к статусу бизнесмена в науке, прокуратор Понтий считал: 1) большие очки в золотой оправе (как у престижных котов в алексее-толстовском Городе Дураков) и 2) постоянное употребление в разговоре титула collega.

Уникальность русского мироощущения не только и не столько в этом навязчивом различении тутошней Правды и тамошней Истины — а еще и в том, что русская Правда имеет тенденцию сползать к Истине и поглощать ее. Мол, Боженька «все видит» (то есть, на чьей стороне правда), и он-то уж не даст ее подмять истиной, пусть даже математически доказанной.

Смысл разлит во всём, как в детстве, и это молчаливо-очевидным образом связано с тем, что мир тебя неизмеримо превосходит, — теперь это уже ясно, и теперь ты, в отличие от отрочества, этому уже не противишься. Ты в него скоро вернёшься, станешь его — не сознающей себя — частью. Смысл — это связь.

Идея, так неожиданно охватившая его в подполье, была — овладеть женщиной в момент ее гибели. Ему казалось, что в это мгновение очищенная душа оголится и он сцепится не с полутрупом, а с самой выходящей, бьющейся душой, и как бы ухватит этот вечно скрывающийся от него грозный призрак.