Семь искусств, №20

Сима был удивительно светлым и добрым человеком. Общение с ним оставляло какое-то чувство мудрой благожелательности и в то же время достоинства, к которому невольно приобщались собеседники. Тут не надо было настраивать душу на любовь, как пел Окуджава, она сама на нее настраивалась.

Некоторую нечеткость терминологии при обсуждении соотношения между массой и энергией можно проследить вплоть до последних лет жизни Эйнштейна. В его статьях и книгах можно найти многочисленные высказывания как в пользу массы, не зависящей от скорости, эквивалентной энергии покоя тела, так и массы, эквивалентной полной энергии тела. Эта позиция в значительной степени способствовала тому, что путаница в вопросе о массе и энергии, возникшая при жизни Эйнштейна, сохранилась и после его смерти.

Медицина не подчинилась статистике без сопротивления, поскольку многие уважаемые врачи не понимали ее сути и/или значения. Стойким сторонником рациональной статистики был Пирогов, сооснователь современной хирургии и основатель военной хирургии. Он подчеркивал трудности сбора данных в военное время и разумно применял их.

Комплекс Цзиньпин включает две электростанции Цзиньпин I и Цзиньпин II. Взаимное расположение станций уникально, потому что они расположены на естественном изгибе реки, огибающем гору Цзиньпин на расстоянии 150 км, но создающем расстояние между ветвями изгиба всего 16 км.

2 августа в Москве Осипа Мандельштама за контрреволюционную деятельность приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. По тем временам это был сравнительно мягкий приговор. Тремя днями ранее Екатерина Ямпольская — член семьи изменника родины — получила восьмилетний срок.

Современные ведьмы — те самые, что существуют и в обычной, и в виртуальной реальности — не любят привычного нам слова «ведьма» (witch по-английски) и пользуются вместо него староанглийским словом того же корня — wiccan, что лучше всего перевести как «ведунья» (а также и «ведун», потому что современные ведьмы бывают и мужского пола).

Но нет — упорно и неизменно королева Елизавета отказывала в своей руке всем и каждому, а Парламенту было сказано, что вопрос о своем браке королева решит сама. К чему был добавлен риторический вопрос — неужто члены Парламента думают, что у последней молочницы в королевстве больше свободы в выборе супруга, чем у Елизаветы I, их коронованной монархини?

Он уже — не он, но он меня не отпускает, и будет частью всего дальнейшего. Он уже в портрете Артемьева, каждый аллегорический элемент которого — один из цветов его интересной жизни, но более всего полотно окрашено в образ жены и музы, покинувшей его два года назад, его Изольды.

Февраль 1939 года, И.Е. Тамм ведет семинарские занятия по теоретической физике. Сообщает о последней статье Штрассмана и Гана о возможности цепной реакции на нейтронах. Делает от себя расчеты на доске и заключает: «Чтобы построить атомную бомбу нужно урана больше, чем объем этой комнаты. Такого количества урана на земле нет, да и как перевезти такую бомбу? Можете спать спокойно». Через 9 лет взорвалась советская атомная бомба, одним из творцов которой был И.Е. Тамм.

На пороге стоял невысокого роста старичок. Большие очки. В руках портфель. Он показался мне очень старым, но голос его зазвучал неожиданно громко и басовито, а движения — он снял пальто, шляпу, нагнулся за поставленным на пол портфелем, поцеловал Матери к ее неудовольствию руку — были молодыми, энергичными и свидетельствовали о том, что этот человек активен, бодр, и что старость не одержала над ним свою окончательную победу.

Это свет души человеческой, распахнутой миру, обескураживающе доверчивой, поразительно чуткой, слишком ранимой, пусть порою по-детски наивной, зачастую беззащитной, нередко тревожной, мятущейся, но неизменно возвышенной, чистой, свет души созидающей, провидческой, творческой, труженицы и скиталицы в хаосе повседневности, юдольной соратницы и небесной вестницы, совершившей свой, не для всех, разумеется, заметный и далеко не всем, само собой, понятный подвиг во имя космической гармонии бытия.

Вот мой билет. И мой удел решённый./ Люби меня, мой страстный Тель-Авив,/ Возьми меня в стотысячные жены,/ Восточный город радостей и див!

Уж двадцать лет мы Родину не видели,/ Она нам пальцем крутит у виска,/ А мы сидим, плюёмся в телевизоры —/ Хранители родного языка.

Человечество грёзам не верит/ и преступно относится к снам./ И никто никогда не измерит —/ что ночами является нам.

Лицедействуют маски./ Но спасают глаза,/ тексты песен и краски,/ и друзей голоса.

Я жила со своими родителями, а он по-прежнему жил со своими. Однажды мы пошли ко мне до того, как родители вернулись с работы. Наша соседка, тетя Наташа, шаркала тапочками у двери моей комнаты, проверяя, не зашло ли у нас дальше разговоров. Потом она постучала в дверь и заглянула: «Танечка, извини, что беспокою тебя и твоего друга. Можно мне взять у тебя немного масла?»

Больше его ни о чём не спрашивали. От волнения он перешёл на латышский язык и не смог ничего объяснить. Всё остальное уже происходило без него. Но когда его спросили: — «Куда ты выбросил нож?», он почуял совсем недоброе, а когда ему показали закрытую кастрюлю и попросили открыть её, ему стало плохо. Он открыл её и упал в обморок. Внутри лежали отрубленные детские кисти рук.

Я поцеловал ее и почувствовал легкий вкус шоколада на губах. Она отвела правую руку, в которой держала эскимо, и мы взлетели куда-то — между красных листьев и шершавых стволов, — как птицы, подхваченные порывом чистого октябрьского ветра. А когда вернулись на землю, эскимо уже истаяло, в руке осталась тоненькая деревянная палочка.

А в остальном как в моей юности — сотрудники, посетители, подарки гостей начальнику и подарки начальника гостям, разговоры за закрытыми дверями начальника с секретаршей, или с другой секретаршей, или сразу с двумя секретаршами.

Первый муж признался, что поначалу даже несколько расстроился, когда открыл для себя сии библейские щедроты. Но только несколько, и только поначалу, потому что расстраиваться сразу стало некогда. Он быстро освоился на новом ландшафте, преодолев горы сомнений и препятствий. От его альпинистских усилий родился наш сыночек, и притом, заметьте, худенький.

Играть по правилам французской учтивости? Никогда в жизни. Что бы там французы ни говорили, в немцах их притягивает солдатская прямота, а немцы — это она знает по себе — без ума от французской обходительности. Но нет ничего хуже, когда те и другие начинают подражать друг другу.

Космический порядок, строй пространств,/ Покой тех далей, где лежат пути,/ Не интересны нам среди смятенья;/ Сломался внутренний порядок сразу,/ Поток микрочастиц пытает жизни/ Холодным взглядом вечного молчанья.

Быть человеком очень просто,/ знак человека — благородство,/ когда тепло души мы тратим,/ чтобы теплее было братьям!

А ведь музыку придумали не люди. Ее изобрели птицы. Соловья по части музыки — никто до сих пор превзойти не может. А птицы — прямые потомки динозавров. Они научились петь эти песни очень давно. Представим себе ранний четвертичный период. Средний плейстоцен. Лет, этак, триста тысяч назад. Людей еще нет. В Африке выживают какие-то питекантропы.

Вообще чувствуется, что по-настоящему человек растёт, внутренне дифференцируется и усложняется, наращивает себе дополнительные измерения, — (исключительно? По преимуществу?) тогда, когда отвлекается и занимается необязательным.

Впрочем, во многих случаях смягченность действия не выражается в переводах с русского на немецкий, тем более это касается такого вполне возможного по-русски, но непредставимого по-немецки парадоксального сочетания, как «здорово припугнуть, порядком подустать, изрядно поднадоесть, основательно подпортить» и т.п. (т.е. соединение смягчительности и усиления одновременно).