Слово\Word, №11311

...Между прочим, у меня ушли годы, чтобы сочинить эти стихи, почти столько лет, сколько Пенелопа ждала Одиссея. "...Так, проснувшись, говорила Пенелопа ранним утром, когда златотканая заря наплыла со стороны моря..."

Жизнь талантлива, поскольку она коротка. / Жизнь назойлива, поскольку прет изо всех дыр. / Жизнь слепа и глуха, ибо самая золотая строка / ничего не изменит в мире, и не сможет спасти мир...

В конце фамилии друзей / всегда стояло «о». / В конце фамилии врагов / всегда звучало «о» – / и можно было жить легко и умереть легко. / Я понял, что страна моя / сидит внутри голов, / и бросил прежние края, / взлетев поверх голов. / Кто новый враг теперь, кто друг, / в конце звучащий «ов»?

...Нетерпеливых братцев предать легко. / К нам нелюбезен век, год всё грозится кознями. / Ночь обернется налётчицей. Станем козами. / Радиоактивным облаком / Светится молоко.

По квартире ходит призрак, / Не боится ничего. / Кто-то скажет: это признак / Помраченья моего. / Этот призрак самый-самый — / Я отвечу в свой черед. / Будет гибельною драмой, / Если призрак не придет....

Сипло дышит зимний ветер, тучи теребя, / На такой большой планете, нана, нет тебя. / В чужеземных далях стонет мой сыновний зов, / На дорогах жизни больше нет твоих следов. / Грустно я смотрю на небо, зная, что ты там. / И опять шепчу молитвы с болью пополам.

...Но пусть не близкий и не друг, / и жизнь не утоляет жажды, / но есть живое слово «вдруг», / «откуда ни возьмись», «однажды». / Что, если вынырнешь из них, / внезапно соскочив с трамвая... / И машинально на двоих / я ужин свой разогреваю.

Духи следом. Сердце стонет. / В перепутье середин. / - Не беги и не догонят, /- Так сказал мне Дух один...

...Но как бы нещадно / судьба ни глумилась порой, / гуляю над бездной / по самому крайнему краю. / Я в собственной жизни / играю заглавную роль. / Статисты уходят, / я сам до конца доиграю.

То-то нынче – достаточно снова мне увидеть нас, молодых, четверых – себя самого, глаза свои полузакрывшего, словно внутренним верным зрением увидавшего наперёд всё, что будет с нами потом, обнимающего за плечи друзей своих – Лёню Губанова, глядящего вдаль обиженно и отчаянно, – будь, мол, что будет, – и, с растерянной полуулыбкой на лице Пьеро, или нет, Арлекина, скорее, – Юру Кублановского, а за нами, вместе с нами – и чуть в стороне, со склонённою головой удалой, – Аркашу Пахомова, – на старой, чудом, наверное, сохранившейся фотографии, – чтобы вспыхнуло – или в сознании, небывалым, дивным сиянием, или в небе, ярким созвездием, – незабвенное слово СМОГ.

Случайно наткнулся на исповедь знакомого человека. История заинтриговала оригинальностью материала и… нелепой трагедией смерти автора исповеди. Думается, предлагаемая история может заинтересовать многих людей, покинувших Россию.

Каким будет мой конец и когда он наступит, – мрачно думала Наташа, по-мужски размашисто, как настоящий заправский водила, паркуя машину на Брайтон-Бич авеню. Был седьмой час вечера. Она возвращалась домой с работы. Декабрьская ночь наплывала огромной тёмной волной, грозя вот-вот потопить судорожно барахтающийся в предрождественской суете город Бруклин.

Занял позицию у окна, и то ли время замерло, то ли мысли зачастили. Ситуация гадкая, а, главное, непонятная. Когда б велели стрелять на поражение, то и не сомневался бы, что вслед за пулей в Маркова полетит арбалетный болт в его собственный затылок. А тут: хочешь стреляй, не хочешь не стреляй. Получай удовольствие по примеру стоиков. Да и «Спрингфилд»... Венеция и «Спрингфилд». Не клеится как-то.

Но можно сделать умное лицо и о чем-нибудь подумать. Ведь интересно же наблюдать за думающим человеком: у такого человека обычно очень глупый вид. Но о чем тут можно думать? Разве что – гадать, кто он – этот странный наблюдатель? Как ему, наверное, смешно наблюдать за тем, как я думаю, кто же это за мной наблюдает...

Она настолько уверилась в своей невостребованности, что не боялась ходить по самым диким местам - заводским окраинам, заброшенным гаражам. Ни один маньяк не посягнул на нее. У неё возникла склонность обнажаться - там где надо, и где не надо.

Он воспринимал свой дар как крест, прекрасно понимал, кто он. Петр Ильич даже Иисуса Христа воспринимал не как божественную фигуру, а прежде всего как боготворимого и любимого им человека.

Постельный клоп (лат. Cimex lectularius, отряд Hemiptera) традиционно населяет многие страницы русской литературы — от «Евгения Онегина», где «на станциях клопы да блохи заснуть минуты не дают», до пьесы Маяковского.

Вообще, он считал, что Луиза, эта маленькая пятилетняя девочка, должна прожить прекрасную, счастливую, редкостную жизнь и стать если не президентом Европейского Союза, то хотя бы финской писательницей вроде Астрид Лидгрен, объездить весь мир, долго жить на Барбадосе и получить Нобелевскую премию два раза подряд.

Так сыграл, что немцы встали и вышли из комнаты со слезами на глазах. Когда все кончилось, полковник встала и, оправляя юбку, вгляделась мне в глаза и тоже со слезами поцеловала с чувством, с задержкой, будто солдат, давно не куривший, папиросу затянул.