Семь искусств, №30

В работе Эйнштейна, положившей начало теории относительности, отсутствует не только ссылка на опыт Майкельсона-Морли, в ней вообще нет ссылок на работы предшественников, хотя очевидно, что она возникла не на пустом месте. В тексте статьи упоминаются имена только Максвелла, Герца и Лоренца. В последующие годы, возвращаясь к истории своего открытия, Эйнштейн отчасти этот недостаток восполнил.

Капица был удивительный мастер. На террасе его дома в институтском парке стоял стол его работы. Под ножку стола можно было что-нибудь подложить. Естественно, стол начинал качаться, но вращением столешницы столу возвращалось устойчивое положение. Подкладывали обычно какой-нибудь том из курса теоретической физики Ландау и Лифшица. Тут сказывалось отношение Капицы к теоретикам.

Целью теории не является объяснить, как образовалась Солнечная система. Ни одна теория не может этого сделать, поскольку это событие уже находится в прошлом. На самом деле, проблема в том, чтобы показать, какие можно выбрать условия, при которых применение законов динамики могло бы привести к образованию Солнечной системы.

Еще в прошлом веке международный химический консорциум IUPA определил понятие и критерий обнаружения малого количества вещества в пробе. Так как регистрируемый сигнал имеет случайный характер, то критерий обнаружения основан на теории проверки статистических гипотез и сравнении регистрируемого сигнала с порогом.

Несколько лет назад было принято считать, что статистика занимается главным образом обработкой результатов наблюдения. Однако статистики сегодняшнего дня имеют гораздо больше оснований сказать, что статистика связана с вопросами принятия решений в условиях неопределённости.

Вышедшая в море Армада представляла собой впечатляющее зрелище — это был буквально плавучий город. Над крупными военными кораблями, высокими, как замки, реяли флаги — иные из них в длину достигали до сорока метров. Герцог Медина Сидония держал свой адмиральский флаг на «Сан-Мартине», огромном галеоне водоизмещением в тысячу тонн. Для сравнения — «Золотая Лань», на которой Фрэнсис Дрейк обогнул земной шар, была примерно в 10 раз меньше…

Рихтеру, очевидно, не хотелось начинать концерт не с внушительных аккордов, а всего лишь с пяти нот, сыгранных деликатно одной правой рукой, ведь «пиано» — это не по-рихтериански. Он был вагнерианец, и когда мы жили в одном дворе, любил по ночам барабанить Вагнера. Рихтер с Дорлиак жили в консерваторском доме, а мы в композиторском.

Как-то друзья привезли в Малверн молодого начинающего композитора Бенджамина Бриттена, который был моложе Одена более, чем на шесть лет, и во всем, кроме музыки, был весьма не уверен в себе. Бриттен писал в дневнике, что Оден со своим «энергичным умом» создал у него «вопиющий комплекс неполноценности». Оден решил взять Бриттена под свое крыло и помочь ему расширить горизонт и знание мира и всячески побуждал его обратиться к другим жанрам искусства, прежде всего к литературе и особенно поэзии.

Меня вдруг прожег стыд. До этого я не воспринимал ситуацию как проявление жестокости, в моем понимании это была послеобеденная игра. Потом уже я догадался, что дети гораздо более жестоки, чем взрослые. У них отсутствует сострадание, поскольку они не способны почувствовать чужую боль и (мысленно) перенести ее на себя.

Академгородок был не просто раем, а «советским раем». Сталинско-бериевская «шарашка» и республика учёных сплавились в особую амальгаму. В шарашке тоже говорилось свободнее, чем на воле. Но для раннего Академгородка я бы ввёл специальный термин «шараблика». Конечно, «шарашка» в конечном счёте перевесила «республику» и победила. Но это произошло поздней весной 1968 года, а до этого было ещё три года райской жизни.

Георгий рассказывал, как он редактировал роман Дудинцева «Не хлебом единым», одно из самых смелых произведений того сезона, какие эпизоды приходилось отстаивать, дорабатывать вместе с автором, чтобы сделать их проходимыми. Увлекательная была работа. И, как бы удивляясь, почему так происходит, Владимов добавил, что в ящике его стола в редакции лежит без движения роман Пастернака «Доктор Живаго».

Помню множество наших с Ворошиловым встреч на московских просторах и разнообразные истории из шестидесятых, связанные с нашим дружеским и весьма бурным общением, подкреплённым, как правило, ещё и выпивкой — пивом ли, вином ли, — тем, что было в каждом конкретном случае нам доступно, из-за вечной нехватки средств.

В горле звучали терцины бродячего Данта,/ В сердце трезубцем они проникали мое;/ Даже пред тенью сего флорентийца-гиганта/ Посторонюсь. Этой речи алмазной копье/ Многим не даст — как не дало ушедшим — покоя.

Внучка спросила звонко (вот несносный ребенок,/ Как проснется с рассветом, так весь дом перебудит!)/ Дождь на улице, слышишь? Кошка живет на крыше?/ Завтра наступит лето? Завтра ты еще будешь?

Гаврила четко услышала: по мнению Зоферта, кузари — потомки хазар, и еще недавно придерживались смеси диких шаманских легенд и обрывков иудейства. Но больше того: в пандан к Малой Кузе они якобы верили в существование Кузы Большой, своего рода Небесного Иерусалима, а также считали, что они, кузари, когда-то оттуда упали, живут на земле поневоле, до наступления то ли лучших, то ли худших времен.

Профессор Грин мгновенно стал звездой новой науки под названием «Американская сексология». К следующему утру о нём уже было известно во многих университетах и колледжах. Даже сдержанная и религиозная газета «Christian Science Monitor» была готова уделить ему четверть страницы.

К вечеру трещины поползли из столицы в сторону Петербурга. Говорили, что сильно пострадал Клин. Ему сообщили, что голландские гости погибли во время посадки самолета и что все действия по контракту остановлены. Пока не наступил комендантский час, он бродил по всему району в поисках своих. Или их следов. Их не видел никто.

Вообще большого уюта не было. В воздухе висела какая-то неопределенность, не то, чтобы остро-тревожная, но безнадежно-опасливая. Я не знала, что папа фатально безработный — я ничего не знала — по будням он, наравне со всеми, уезжал в Москву, думала – на работу. А он там занимался в читальне — библиотека, как когда-то одиночка — спасала чтением.

Ну и собрались журналисты срочно ехать на родину героя, в чувашскую деревеньку Шоршелы. Чтобы осветить, значит, благостную картину его происхождения. А надо сказать, что Шоршелы свое название получили не случайно: по-чувашски это вроде как комбинация двух слов — болото и грязная вода. И, к ужасу всех ответственных за праздничное освещение этого выдающегося события, названию своему деревенька вполне соответствовала.

Успеху начинания содействовало вызываемое Илоной всеобщее раздражение. Им она была притягательна. К ней тянулись, как ногтями тянутся к язве, не в силах стерпеть зуд. Она словно знала об этом, словно специально: терпите меня такой, какая я есть, вам же этого хочется. Чего стоил ее акцент, с которым в фильмах говорят белокурые эсэсовцы. Но когда с эсэсовским акцентом изъясняется персонифицированное добро, результат обратный: жмуришься на свет, но глаз не отвести.

Вскоре после ареста начались допросы. Сначала их задавал мне аккуратный курносый капитан, задавал культурно, даже с улыбкой: — Зачем вам, гражданин Финько, нужна была антисталинская литература? Кто дал вам запрещённую книгу и с какой целью? Что вы думаете о товарище Сталине и его политике? Вы любите японскую кухню? Вы говорите на японском языке? Почему вы читаете книги японских буржуазных писателей?

Один, один, бежит в ужасной чаще/ Осознанного зла, пропал беглец,/ Страшась найти Отца иль что Отец/ Одарит добротой не настоящей./ Один, один беглец в ужасной чаще.

Наконец-то пришли те мгновения, которых я так долго ждала. Моя госпожа положила в мое лоно своего маленького внука. Прелестное дитя! Конечно, не понравилось ему, что его туго запеленали, и громко заплакал: «Инга-инга».

Советское кино мгновенно закончилось с развалом Союза, но оно сопровождало и украшало жизнь своего народа все 70 лет и остается великим культурным слоем, который обильно питает ностальгию не одного поколения.

Виктор Павлович Чижиков: Послушайте! Что вообще происходит? Это беззаконие какое-то! Меня схватили по дороге на работу! Я просто шёл. Я ничего не делал! Палач: (продолжая задумчиво листать страницы) — Ну, как «ничего». Ты шёл? Шёл. По телефону разговаривал? Разговаривал. Портфель в руках нёс? Нёс… А говоришь ничего «не делал».

Нарушением пунктуальности для русского человека является, прежде всего, опоздание, т. е. когда кто-то заставляет себя ждать, а также приход в неурочное время, т. е. создание неудобства другим людям. Для немцев нарушением является не только опоздание, но и приход раньше, чем следует, а также приход без приглашения. И это связано прежде всего с внутренней дисциплиной.

Все были в выданных на складе Министерства обороны цивильных, мышиной раскраски «москвошвеевских» костюмах, при галстуках и — почему-то — в шляпах «а-ля родное Политбюро». Всё бы ничего, только вот и женщины летели — так было дешевле, не надо было тратиться на настоящий «Аэрофлот». Роль туалета выполняло ведро, сиротливо приютившееся на виду у всех в уголочке кабины.

Первые две главы написаны ошеломляюще, в порыве вдохновения. О если бы этот могучий поток докатился до последней страницы повести! Но за ними плещется непересыхающая река стрессовых ситуаций, которая перетекает из главы в главу. Кому-то читать противно, у кого-то — холод по позвоночнику. Равнодушных нет.

Популярность Горенштейна во Франции во второй половине восьмидесятых годов была настолько велика (писатель называл этот период «парижским»), что на традиционную ежегодную встречу в Елисейском дворце с деятелями искусств разных стран Горенштейн как представитель русских писателей дважды приглашался тогдашним президентом Франции Миттераном — в 1987 и в 1989 годах.

Асадова читают: в этом, как океан в капле воды, — наше время, а Маяковский, бронзовый в своём вели­чии, надёжно защищён как раз тем тем, что его никто не читает. Его теперь и нельзя прочесть — до такой степени он сделался чужд, до такой степени обнажились его слабые стороны. Самые честные попытки ни к чему не приводят.

В эту ветвь Дикоросли автор находит важным включить, с минимальной редактурой, свои реакции на актуальные события в фейсбуке и Живом Журнале, поскольку там оказалось высказанным, по чувству автора, нечто принципиальное.