Южное сияние, №420

Что-то движется в небе почти наугад. Птица к дереву льнёт, и фронт атмосферный. Звук летит мотыльково, но мир языкат – пращур слово отведал в люльке пещерной. Или брызнуло млеко, пригубил бог чей-то слог, не успевший вылиться в реку. Или «грека» приехал, поскольку мог небо втиснуть в щепоть и вцепиться крепко.

Стихи сочинять – что кормить голубей, Которые в нас живут… Как солнечный свет, что стекает с ветвей – Бесхитростный этот труд. Слетятся все голуби в сердце вдруг, И снова – ни одного… Рассыпанный корм и целебный круг Молчания моего.

Начинается повесть с летящего мелкого снега. На деревья, на крыши, на спины, на шапки, на лица Он летит и летит, и в конце засыпает страницу, Так что с первой главы развивается тема побега. А потом из ночной темноты вырывается поезд, Разрезает пространство, как ножницы мойры Атропы. Он привносит мотив надвигающейся катастрофы, И уносится дальше, в засыпанный звёздами космос.

Кору не за что хвалить. Она, во-первых, рыжая, а потому позор всей семьи. Семья – это мать и брат. Младший брат зато будет красавцем как вырастет, говорят соседи. «Как вырастет» – как будто дети не бывают красивыми. Он уже с Кору ростом, почти такой же светлокожий, как отец, светлее мамы, а глаза как будто подведены чёрным карандашом. Жаль, Коре ничего подобного не досталось: у неё серая кожа, рыжие космы, альбиноска-переросток.

Артёму снилась Аня из параллельного. Будто он её на свидание пригласил, и она согласилась. Договорились встретиться на площади городской. Он пришёл заранее, слоняется вокруг, высматривает её, да вот же она – Аня. И он идёт к ней навстречу, вернее, не идёт, а бежит. Добегает и видит, у Ани руки связаны, а рот заклеен липкой лентой. Так и пошли гулять, почему-то он не догадался ей руки развязать и рот разлепить, вот ведь ерунда какая.

но будет жар и вспыхнет яркий свет, распустятся тропические вишни. а то, что на земле поэтов нет, предписано заранее всевышним. зато всё будет: талая вода зальёт вовсю и улицы, и скверы. и кто-то снова скажет «никогда» касательно веков до нашей эры.

И сбежать бы От этих чёрных Плавающих недугов на глазах Наружки-седины Пружин-колец Гримас без сцены В себя бросаясь И как бы выткать дымное сукно Играющих с арены Не прикрываясь

Здесь на птичьем эшелоне замирает мир в ладони. Заоконный вечный мир, Эверест мой, мой Памир. Над пучками крон зелёных, птиц снуют лихие дроны. Бледносерые бетоны рвут белёсые бутоны, упираясь в небеса, с безразличием клинка.

Это была совсем не наша скамейка. Растерянно потоптавшись, я села. Нас обтекали прохожие, с явным любопытством поглядывая на не пионерского возраста даму в вечерних побрякушках и видавшего виды абрека с бутылкой в руках, которую он протёр ветхим платочком с вышитыми в углу вензелем.

День клонился к вечеру, когда Каринэ наконец довезли до её нового места жительства. Пока Давид закатывал мотоцикл в сарай, она с опаской огляделась вокруг. Крепкий дом с высоким цоколем из массивных гранитных глыб стоял на вершине пологого холма. Справа – обширный луг, слева – небольшая сосновая роща. На горизонте виднелись горы с белыми полосами снега на склонах. А внизу за деревьями раскинулся Севан. В его жемчужно-синей воде отражались неторопливые облака. Давид поднялся на веранду, распахнул дверь и жестом пригласил её зайти в дом.

Отчего вдруг твердеет воздух, неподвижно с чего крыло, стрекоза, почему твой остов белым тюлем ой замело, от кого же теперь спасаться, у кого будешь кров искать

Будто призраки, вещи из памяти, из-под руки рассмотри, не вставая, до штампика, трещины, капли, так мышиные бродят в лесу по ночам огоньки, над водой молчаливо летают дежурные цапли.

Всё придумано – звёзды, флюгеры, сказки пустых страниц. Все однажды смоют и скинут в железный ящик. Город «нет и не будет». Город «не обернись»… И только снег на крыши сыплется – настоящий.

Трагикомедия в двух актах

Человек удивлённо смотрел на Кловуса, затем указал рукой на зеркало. Кловус оглянулся и отшатнулся, не поверив глазам. Затем он посмотрел на свои руки, на тело, на ноги, снова в зеркало. Оттуда на него глядела машина, очень напоминавшая человека машина, с руками и ногами, покрытыми тонкими прослойками кожи, под которыми виднелись стальные пластины и многочисленные провода. Кловус ощупал рукой лицо, затем посмотрел на Человека.

Дух Менделеева и верная жена алхимика, сидящие над схемой. Вот пентаграмма, что окроплена куриной кровью. Вечная дилемма и шар магический: где кроется душа? какой её вынашивает орган? Колоду карт разложим не спеша над телом, что доставлено из морга.

Меня позвали в Рио-де-Жанейро, Но Рио-де-Жанейро – не Женева… Курить бамбук и прятаться от пуль? Без разницы – январь или июль, Гуанабара и Копакабана… На карнавалах звуки барабана, Атлантика и статуя Христа, Что по утрам способна воскресать

Взрослая девочка, Пальцы твои всё помнят. Шьёшь новых кукол из ткани И наряжаешь, как раньше. У самой любимой – В синем платье шифоновом – На бледной щеке слеза. Не вышитая – настоящая.

Её ждало глубокое разочарование. Супруги приехали в мрачный замок. Внутри замка царил такой неприятный запах, что Анетта, привыкшая к аромату еловых веток и цветов в своём чистом доме, чуть не задохнулась. Рыцарь оказался грубияном по отношению к слугам и совсем не таким романтичным по отношению к ней, как она думала. В доме ни одной родной души: ни брата, ни родителей, ни старой доброй нянечки, ни привычной прислуги. Не было в лесу любимых гномов, эльфов и даже белок она не видела, их давно перестреляли.

(Олег Сешко, Наталия Прилепо, Юрий Макашёв, Андрей Крюков, Кристина Крюкова, Елена Уварова, Наталия Кравченко, Игорь Исаев, Александр Соболев, Евгений Иваницкий)

Три, а может, четыре часа просидели мы на дне Мезенской губы, пока прилив не подбросил водички и всё постепенно вернулось на круги своя. Там, где раньше торчали головы валунов, забурлила грязная кружевная пена.

Автобиографическое эссе

Количество дуэлей Пушкина сосчитано – 29. Нет ли здесь перебора в подсчёте? Конечно, есть! Начинаю выяснять, в чём дело: 24 так называемые «дуэли» были назначены, но отменены. По моему глубокому убеждению, называть дуэлью то, чего не было, некрасиво и пахнет дешёвым желанием сенсации со стороны биографов. Остаётся пять, четыре из них случились в 1819 (одна) и в 1822 (три) годах. То есть, когда поэт был ещё очень молод и горяч. В двух из них Пушкин стрелять отказался, а в двух других дуэлянты намеренно стреляли мимо.

К вопросу литературных перекличек

Последнее стихотворение Марины Цветаевой

О взаимоотношениях Давида Бурлюка и Алексея Толстого

Интервальная парадигма Вилли Мельникова

О книге Алексея Паперного «Пьесы»

О романе Марианны Рейбо «Письмо с этого света»

О книге Нины Савушкиной «Небесный лыжник»

О книге Андрея Костинского «Ll»

О книге Вадима Муратханова «Цветы и зола»

О книге Германа Гецевича «Свой космос»

О книге Константина Кедрова-Челищева «Де Тревиль метаметафоры»

О книге «Термитник-2. Роман в штрихах, книга вторая»

О книге «Встречи и прощания»

О книге Вилли Р. Мельникова «Штурман железнодорожного плавания. Поэзоландшафты неисправикинга»

О восьмом номере альманаха «В братстве зажжённой искры»

Рецензия на книгу Татьяны Янковской «Границы языка»

Рецензия на книгу Григора Апояна «Благовест от тебя. Твои вопросы, твои ответы»

Мнение