Семь искусств, №120

Если быть совсем точным, то диссертацию Эйнштейн отдал в университет Цюриха 23 ноября 1901 года, заплатив при этом специальный диссертационный взнос в 230 швейцарских франков. Однако дело до защиты не дошло. По рекомендации профессора Кляйнера, который должен был быть научным руководителем соискателя, Альберт забрал диссертацию 1 февраля 1902 года и получил назад свои 230 франков.

Назвал я диссертацию длинновато, но точно: «Взаимодействие физики и математики при формировании современных представлений о размерности пространства». Глядя издалека, трудно заподозрить какой-либо драматизм в этом сюжете. Но драматизм был — и внутренний, и внешний. Он весело дополнял работу над историческим материалом.

Драма наступления на научную интеллигенцию разыгралась в Москве, Ленинграде и других университетских городах. Лояльность ставилась выше компетентности. Группа «левых» математиков-марксистов, ставленников Ленинградского обкома партии, начала борьбу с «гюнтеровщиной».

Марков родился 150 лет назад. Многие комментаторы описывали его жизнь и труды, но особые качества его личности известны меньше. Мы описываем эту сторону его жизни и отмечаем, что в известной степени его характер повлиял на его работу.

Феномен совершенства невозможно понять без привлечения понятия энтропии, потому что совершенство — это состояние оптимального соотношения информации и энтропии. Все дальнейшее в этой части написано для объяснения этого определения.

Полагаю, что рассказы дочери и племянника Т.Л. относятся к разряду анекдотов и всерьёз Чехова в качестве жениха никто и не рассматривал (ко всему прочему невозможно всерьёз говорить про замужество с человеком, с которым двух слов не сказала)!

Если Павел Антокольский — ровесник революционных событий начала XX века, то его родители — ровесники народовольческого движения, а прародители — свидетели декабрьского восстания. Короче, деды — это декабристы. О них пойдет речь в стихотворении. Революция, пришедшая сквозь снега и беды, тоже указывает на историческую преемственность: спустя сто лет свершилось событие, о котором спорили, которого ждали, и тоже зимой.

Борис Михайлович очень не любил инсценировок великих произведений, особенно им любимых, и он очень настороженно относился к любой инсценировке, в частности, прославленной в свое время инсценировке «Анны Карениной» в Московском Художественном театре. Он понимал, что нельзя вместить все образное содержание гениального романа в пределы одного вечера, но даже если бы «Анну Каренину» играли два вечера, все равно невозможно было бы вместить.

Как оказалось, глубокой воды не боится физик и математик Владимир Евгеньевич Захаров, изучающий поведение так называемых волн-киллеров, которые образуются именно на глубокой воде в мировом океане, а не как хорошо известные канонические решения волновых уравнений на мелкой воде. И изучает Захаров такие волны глубокой воды на пару с самим Хокусико Хокусаем. На одной смысловой волне, что называется.

С того 1968 года я привык здесь быть и сейчас буду стоять еще долго и потому, что именно здесь хорошо видно как сходятся и расходятся линии пересечения судеб, раскачиваются плечи весов. Совсем рядом памятники на могилах участников и свидетелей обнинской истории: А.И. Лейпунский, М.П. Родионов, Л.Н. Усачев… На обнинском кладбище могила ныне и в своей стране известного биолога Н.В. Тимофеева-Ресовского.

Марсель Пруст стал олицетворением эпохи не только из-за своего образа жизни, но и благодаря своим произведениям, отображавшим жизнь французов при Третьей республике. Хотя поколение, родившееся во время франко-прусской войны 1870-71 гг., а к нему принадлежал и писатель, считало конец XIX века периодом упадка, в действительности же это время отмечено ярчайшими достижениями в науке, экономике и культуре и является поистине новаторским.

Так вот, не всегда неизвестная музыка — хороша. И очень редко в старых рукописях находятся шедевры. Потому что все шедевры известны. Они — в генетическом коде человечества. Изменить этот код очень сложно..

Губанов был прирождённым импровизатором. Надо опять подчеркнуть эту грань его дара и напомнить об этом. Когда в нём вспыхивал огонь творчества, он, будучи буквально за минуту до этого совершенно другим, весь, моментально, всем своим существом, почуявшим приближение чуда, преображался.

Когда любовь, которая так долго изучала/ Тебя, так пристально, уходит в свой черед,/ Ты чувствуешь тоску, ты думаешь сначала:/ Уловка новая, подвох или расчет.

Не давай поцелуй без любви…/ Но пойми, кто достоин награды?/ То ли это волненье в крови,/ То ль, действительно,/ страсть без пощады.

Одной - богатство, почесть, блеск и слава./ Другой - пучина бед, невзгод, кручин, измен./ Безжалостной рукой игра творит потраву:/ небрежно бросив карты, обнаружишь тлен.

На могилах женщин - кроме имён - выбита менора: велено светить./ На могилах мужчин - кроме имён - выбит маген давид: велено защищать./ Фотографий почти нет. Памятники простые: они не плачут и не кричат./ Глаза слезятся, потому что солнце ослепительно светит.

- Ты убил его, Каин? - Нет, это не я - они;/ саранча необоримая налетела… и огни, огни/ и такой невыносимый грохот и вой…/ Я не герой ведь, отец мой, нет - не герой.

Улыбнись, мое счастье, поговорим о любви,/ покуда подводные лодки прицеливаются из глубин./ Нас с тобой только двое - но ласточки и воробьи,/ и киты, и дельфины, и кони - и все, как один…

Большой ключ легко проворачивается в скважине. Дверь тяжела, но податлива. Вилли переступает порог ризницы — там царит абсолютная темень. Ах, почему он не догадался спросить свечу у матушки? Как найти комод, где лежит псалтырь? Неужели назад за свечой возвращаться?

Смерть представлялась Джерри обыкновенным банальным небытием. Это — когда всё время спишь и не просыпаешься. Все попытки людей заглянуть в будущее и представить себя участником великого фарса под названием жизнь, после своей смерти — вызваны только обыкновенной человеческой глупостью. Ведь вся их трагедия закончится, как только закончится их жизнь.

Но горе гражданину, который из ненависти к супостату сводит счеты с отечеством. А так было и будет. Воевать против родной земли, хоть и во власти Антихриста пребывающей, не что иное, как испытание, которому в пустыне диавол подвергал Сына Человеческого…

Надо признать, что Нете не особенно везло с поклонниками. И дело не только в сомнительной внешности, она уже давно поняла, что любая самая некрасивая девчонка может закрутить роман, если она беззаботна, кокетлива и уверена в себе. Оставалось родиться беззаботной и кокетливой, а не положительной, несгибаемой, как столб, йекке.

Мишка тащил на плече её тощий ранец и свою пухлую спортивную сумку. Остановились у тележки с мороже­ным, нежно поглядывая друг на друга, и долго выбирали, что слаще, вкус­нее. А я, как мелкий жулик, прятался за липами и каштанами, сгибаясь в три погибели и не смея поднять глаз.

Взяли его со второго курса института, обвинили в терроризме. Получил 25 лет. Самое интересное, что их группа действительно обсуждала убийство вождя выстрелом в проезжающий по улице Горького автомобиль. Сталин ездил на ЗИСе 115, иначе называемом «Изделие-100».

Игореша, театральный актер и мой близкий друг, в восьмидесятые годы работал в Московском драматическом театре имени Станиславского. Серьезные роли там были заняты знаменитым к тому времени Владимиром Кореневым, Ихтиандром из нашумевшего блокбастера «Человек-амфибия». Мелкие роли перепадали более молодому Игорю, часто в детских спектаклях, за что в своем дружеском кругу мы звали его ласково и беззлобно «Абрамушка-дурачок» или «Абрам-царевич».

Но мостом к новому этапу творчества мандельштамовские переводы с грузинского все же не стали. При всей честной заглубленности в предмет мандельштамовский подход к ним не сводился к культуртрегерству: для него это было скорее тем, что он позднее называл «фигурять Мандельштамом» — чем-то средним между подработкой и спортом высших достижений. Без аванса и гонорара, хотя бы и в виде шашлычного дыма, он за них точно не взялся бы, кроме разве что за Важа Пшавела!

Она вела странный образ жизни, носила одежду только белого цвета и последние 18 лет не покидала пределов дома, став при жизни своего рода легендой, мифом городка Эмхерста в Массачусетсе. В предисловии к первой книге стихотворений Дикинсон Томас Хиггинсон называет ее затворницей и сравнивает с Ундиной, Миньоной и Феклой.

Я уже давно поймала себя на том, что отношусь к старым домам, как к людям. Новые, особенно большие, многоквартирные, почти все — немножко роботы, клоны, с комфортабельными бараками этажей, поставленными один на другой. На лице у старого дома отражается все — погода, настроение, болячки, капризы богатого заказчика, скромность или тщеславие архитектора, счастье или несчастье хозяев.

И раз уж приближающаяся смена календаря даёт нам формальный повод желать себе чего-нибудь сбывающегося, — пожелала бы я нам всем (и себе в том числе, лично себе, потому что каждого касается) прежде всего прочего прекращения военных действий, а совсем-совсем-себе, глубоко и внутренне, так, чтобы не касалось уже никого, — плодотворной медленности.

Ну а уже в третьем абзаце намечается канва повествования: прибывшие на остров должны пройти через специальную рамку, которая проверяет граждан на соответствие их умонастроений принятым на тот момент государственным нормативам. Отсеянных рамкой запирают в монастырской келье. Действие романа практически сразу же переносится в эту вот тюремную камеру.

После я перечитывал «Трех мушкетеров» раз пять, и сейчас уже трудно очистить первые впечатления от более поздних наслоений. Помню, книгу эта всегда окутывала тонкая паутина тайны: почему «три», если их было четверо? Понятно, гасконец не сразу стал мушкетером, но получалось, будто автор забыл про д’Артаньяна или ввел его уже после того, как название книги было придумано.