Слово\Word, №1234

...For this reason, my mother had a lovely imagination and wrote what I suppose are lovely stories. I wouldn’t know. I have never read them.

... Порою в Русском книжном магазине №21, не сговариваясь, сбегали мы от жаркого, непомерно тщеславного лицедейства на сцене в отдельную специальную комнатку, где пивали с ним водку. При этом присутствовал и Алексей Цветков, но он с нами почему-то не пил...

...My dad never knew until later that Tatlin was his father. Nina brought Anatoly to Tatlin when he was at his last breath on a deathbed and told him "This is your real father."

Алексей Капитонович Гастев ещё и полузабытый поэт. Стихотворения в прозе, версэ — формы, без которых немыслима современная литература, вышли за свои границы в его произведениях и стали руководством к действию не одного поколения...

Иванов умел работать в русском языке на самых его непредставимых глубинах. Он осторожно извлекал на свет Божий подлинные сокровища – тяжёлый, изнурительный труд. Как это непохоже на полоумные, полурусские бормотания Хлебникова. Иванов возвращал слову евангельский, иоанновский смысл, тогда как Хлебников производил череду животных звуков: Зинзивер, зинзивер!

...писатель настойчиво читал лекции генералу о значении евреев в русской жизни. После чего при упоминании самим Набоковым имени французского писателя Андре Жида генерал строго отчитал своего постояльца: «В моем доме прошу не выражаться».

Но где ж тут вольнодумство?! Какой-то противоречивый бичеватель при ближайшем рассмотрении оказывается совсем не тот безупречный воин света, каким его рисовали в школе. Кажется, разрушенье самовластья и начертание своих с Пушкиным имен на его обломках отнюдь не было заветной мечтой Чаадаева.

...Ведь лукавый, не искренний в своих помыслах “мастер”, имитирующий чувства, - едва ли не больший графоман, нежели неумелый, непонятно зачем взявшийся за марание бумаги неандерталец от поэтического слова.

Поэт, придающий глубину в две тысячи лет моим виршам, / Пограничным камнем стоящий на рубеже румынского языка, / Чайки выбрали тебя главой над нашими дойнами, / Которые ты переложил на латынь и с ветром отправил В Рим, / Надписью, выбитой на колонне, поджидать дакийских пленных.

я во сне тебя видел по пояс в доннике, / медоносном, за быстрой рекой. / цветы суть невинность во фрейдовом соннике, / а приличнее нет ничего под рукой. / уходила все глубже ты в желтое марево, / разметая подолом пыльцу. / над землей разрасталось медовое зарево. / цвет измены тебе был к лицу.

Весь девятнадцатый молчала, / в двадцатом стала говорить / про то, что на колу мочало, / а в рукаве пырей и сныть, / базар-вокзал, сказал-отрезал, / в стакане лютая бурда, / невыносимым фа-диезом / ломают локти поезда...

...Из лета, что прошло, и где мы были. / В бутыль законсервирую на после, / Чтобы зимой холодной в чай по капле, / Иль залпом в мерзко-слякотную осень. / Здесь на двоих. Ты пьёшь со мной? Не так ли?

...Годами вы явно не стары, / Но древнее что-то в чертах… / – Мы, деточка, псевдотохары, /– Ответил с улыбкой монах. /– О Псевдотохарии нашей / Ты, чай, не слыхал никогда, / А многих земель она краше! / Советую съездить туда!

криво сшито наискосок / и повисло на волоске, / раз и рвётся тот волосок /и не выпью уже ни с кем / и никто не придёт гостить / так и буду мотать февраль, / да я многое тут постиг / только нужно оно едва ль...

...А досадные происки метаморфоз / Заставляют подумать крепко: / От фрегата, что был повелителем гроз! / От фрегата. Но – только щепка.

Жена говорит: я прочла... да так себе, в общем, стишки... / Тут я с ней согласен полностью: и спорить с ней не с руки, / Да и стишки... что говорить: не поражают, как громом... - / Об этом я сам говорю приятелям и знакомым...

Взмолился я: «Учителя, / Ведь все уроки сделал я?» / Они смеялись мне в ответ: /«Ты, правда, сделал их?»

Глава пятая В КОТОРОЙ, УЖ НАВЕРНОЕ, РЕЧЬ ПОЙДЕТ ИМЕННО О БЕЗГОЛОВОМ ПРИЗРАКЕ ИЛИ О ЧЕМ-ТО ПОХОЖЕМ, А РАВНО О ПРОКЛЯТИИ ТРОЙНОЙ СМЕРТИ

«Весь Шопен». Подарок отца маме к его, Антона, рождению. Юбилейное издание польской фирмы «Muza» к 150-летию великого Фредерика. Пять коробок, двадцать пять пластинок. Только польские исполнители. Мама была певицей и обожала Шопена...

Папа ничего не ответил. Стоял, глядя в окно на вечно звенящие трамваи. О чём он думал? Не знаю. А я возненавидел Люську и с той поры больше никогда не вспоминалось её голое тело. Даже не здоровался с ней. А Женьку помню до сих пор.

- Шопен. Ноктюрн, - объявил конферансье. - Исполняет Эстер, - он на мгновение запнулся, - Шма, - конферансье заглянул в листок, - Мац… Шмуц... Шмуцхер… В общем, Шопен, - и, обреченно махнув рукой, ведущий стремительно скрылся за кулисами.

— Кого только я не перевидал, – щедро делился В.П. – Там ить миллионов пять советских было, в сорок пятом-то. Не меньше. Там и с плена немецкого освобождённые, и с Германии, кого немцы угоняли на работу, были. У меня-то поначалу сто пятьдесят тыщ душ было, а соседний лагерёк, он поменее моего был, тыщ на двадцать — чисто еврейский...

А потом он разочаровался во всем, ходил босиком и в яркой цветастой рубашке, играл с детьми в прятки и отзывался только на прозвище Шпулька. Так что жизнь нельзя объяснить. Ее можно только прожить.

Чрезвычайные обстоятельства – неочевидно – наступили. Оказалось, что стабильность социальной системы годится для состояния гомеостаза с окружающей средой либо для равномерно ускоряющейся экспансии. Любой перелом кривой функции приводит к кризису.