Слово\Word, №1280

Сохранилось здесь и посвящение “господам петиметрам и госпожам петитметрессам”, где говорилось о феномене успеха той или иной книги в обществе модниц и щеголей. ..... “Я доволен, если в нее посмотрят и понюхают; больше мне ничего не надобно”.

Если В. П. действительно родила за границей ребёнка, то кто мог быть его отцом? Источники называют домашнего врача семьи Тургеневых Андрея Берса. При этом «экзотическая версия» рождения не девочки, а мальчика не рассматривается.

And yet my heart is forever gloomy, / It’s hard to breathe and painful to live… / Mashen’ka, I was never assuming / That I was able so to love and grieve.

Чувствовалась ли в стихах Одоевцевой суровая гумилёвская выучка? Нет. Лучший учитель не может дать даже то, что есть у него. Лучшая ученица уходит с воспоминаниями об учителе. Но разве этого мало?..

...Ходили слухи, что она английская шпионка. «А я даже английского не знаю, – смеялась Плисецкая. – Передавать секреты профессии?» ...

Люди, знакомые с творчеством поэта, помнят стих «...я палил из карабина, слава Богу, не попал». Палил-то Александр Моисеевич, защищая девушку, а не от обиды «на жидяру»...

Если некоторые псевдоисследователи, ничегошеньки толком не знающие, не перестанут врать и всё переиначивать, в угоду своим диким вкусам и дурацким пристрастиям, да ещё при отсутствии литературных способностей, что делает их писанину неприличной и глупой, - Правда не даст себя в обиду и восторжествует.

Боярышни в кокошниках жемчужных / там грезили о прянишной стране, / где нет Успения и «где нетопыри / висят опрокинуто, подобно сердцу современного русского» /– парад, где оперение колонн / изображало разом мировой / пожар и угасание Европы…

Из отчаянья выпрыгни, / выбрось нищенский посох... / Бродят по морю викинги / на челнах остроносых. / Много лет они в плаванье, / сотней солнц обожжены. / Все-то слезы отплакали / их далекие жены. / К незнакомому берегу / гонит лютый ветрище. / Кто не ищет Америку, / тот её и отыщет.

...Любимая не возвращается, / даже если стоит перед тобой. / Город не встречает тебя / таким, каким ты его покинул. / Годы падают, нагруженные временем. / Один за другим разбиваются, / и осколки не собрать. / Только мечта возвращает утраченное. / Только поэзия из осколков лепит / новый образ прошлого.

...Умолкли сытые вороны, / И над стеною мирных Фив / Деревья вновь возносят кроны. / И вот, отстроенные Фивы / Опять богаты и красивы. / Завален камнем грот дракона, / Ворот теперь не семь, а шесть… / Но где-то, замышляя месть, / Уж подрастают эпигоны.

Чиркни древней спичкой серной / по слепой строке неверной, / огонёк спаси в горсти, / провода её срасти; / искрой бережного света / освети фрагмент ответа / на экзамене финальном, / на своём обрыве скальном.

Бог любит кошек больше, чем людей. / У человека должен быть дом, / река за ним и птицы на ветвях. / О любви без говорения, / без называния веют ветры весенние. / Сны становятся счастьем, нарисованным на стекле. / Безмолвные люди рассеиваются дождём золотым…

Стоите вы, длинноресничатая, / рядом, касаясь чуть. / Вагон метро весело ввинчивается / штопором в туманную муть. / Тугие джинсы плотно втиснуты / в кожу и замш сапог. / Не вы ли та единственная, / которую найти не мог?

Говорю: «Пора, Жан-Жак... / Зреть красу Московья» – / Чтобы взвилась ввысь душа, / Все предвзятости круша / Антииеговья. / Посети ночной Арбат – / Буйство жизни праздной. / На Кузнецком, что горбат, / Виден угол Красной.

...Фривольный запах шашлыка, / у всех по джокеру в руках, / и каждый платит. / У проститутки снова стрит, / свет не снаружи, а внутри, / входи, приятель.

Самое интересное начинается в супермаркете. Если ты думаешь, что ассортимент товаров подчиняется логике, то ты просто не жил в Армении. Сегодня на полке французский сыр, немецкий шоколад и японские чипсы со вкусом кальмара. Завтра только мацун “Ани”, лаваш “Гюмри” и майонез “Ряба”. Послезавтра — ничего.

В какой-то момент в дневнике дамы появляется запись, что, видно, они с Нюшей (домработницей) «не переживут этот год», едят они столярный клей. Но горестные размышления не мешают ей отметить в том же дневнике, что она резала новую «гравюрку» (скульптуры Петра I Фальконе) «с упоением, со страстью, с восторгом». Дама - известная художница Татьяна Остроумова-Лебедева.

Никто никуда не бежал. Они возвращались домой; к свободной руке Паниковского кто-то привязал воздушный шарик с огоньками внутри, и от этого Михаил Самуэлевич стал совсем родным, словно вышел погулять «из нашего дома». Анна-Мария засмеялась.

Сколько с того вечера минуло лет, тридцать, а то и больше, и немногие бы узнали в сидящем на крылечке заброшеного дома человеке лопоухого Ромку - начинающего журналиста - был новый настоятель Знаменского храма отец Роман Ропшин, от вечернего холодка зябко кутавшийся в рясу.