Документальная повесть

Я не перечила Тебе, Когда был прежний мир разрушен. Смогла понять. Умерить бег. Сомкнуть распахнутую душу. Смогла почти что замолчать – Не до конца. Суди же строго, Но лишь не запрещай мечтать О проблеске в конце дороги. Лежу. Придавлена к земле. Взлететь уже смогу едва ли. Мне предлагали на метле – Коль скоро крылья отказали.

Что за ужас, что за страх, кто скрывается в кустах? Что за ужас, что за страх, кто скрывается в кустах? Мара-пура, мара-пура, изменяется фигура, что за ужас, что за страх, кто скрывается в кустах, кто скрывается в кустах, кто скрывается в кустах…

Всего-то ночь и мотылька полёт, но тень его – трепещущая сила. Ужасна тень, а мотылёк красивый, он словно Богу ужин подаёт. Безмолвный гость, но звук его пыльцы, слетел на пыль оконную до срока глубоким эхом, словом или слогом, напомнив мне усиленное «рцы».

Цикл стихотворений

Эта книга — записки военкора мусорной войны, неравнодушного свидетеля наступления мусора на беспечное человечество. Ее автор, журналист Анна Титова, исследует российские и мировые практики обращения с отходами. Что лучше — безопасно закапывать, правильно сжигать или перерабатывать? Какие меры по сдерживанию общего противника предпринимают правительства разных стран? Каковы успехи движения сопротивления и партизанской войны на местах? Способен ли в принципе мировой капитализм заработать на уничтожении общего врага? В этой книге нет назойливых рекомендаций по поводу того, как сделать свою жизнь и мир вокруг себя чище и экологичнее. Нет и готовых рецептов преодоления мусорного кризиса в России и других странах. Зато благодаря книге вы сможете наконец понять, есть ли смысл ввязываться в эту войну лично вам и каждому из нас.

Почему в детстве так неодолимо тянуло ко всему сказочному, страшному? Стоило лишь прочитать, что где-то в лесу живет Лихо одноглазое, сидит в избушке на кровати, смощенной из человеческих костей, как сразу же окутывал соломенно-серый цвет таежного мира: болотные моховинки, подтопленные, наклонившиеся лиственки.

Шел 1994 год, и русские в Западной Германии тогда еще были в диковинку.

Это примитивное хулиганье, причем отмороженное. Их проблема в том, что они не знают цену человеческой жизни, ни своей, ни чужой.

Чэн Гун и Ли Цзяци – одноклассники и лучшие друзья, но их детство едва ли можно назвать счастливым. Мать Чэн Гуна сбежала из семьи с продавцом лакричных конфет, а Цзяци безуспешно пытается заслужить любовь отца, бросившего жену и дочь ради лучшей жизни. Кроме семейного неблагополучия Чэн Гуна и Ли Цзяци объединяет страстная любовь к расследованиям, но дети не подозревают, что очередная вытащенная на свет тайна очень скоро положит конец их дружбе и заставит резко повзрослеть. Расследуя жестокое преступление, совершенное в годы «культурной революции», Цзяци и Чэн Гун узнают, что в него были вовлечены их семьи, а саморазрушение, отравившее жизни родителей, растет из темного прошлого дедов. Хотя роман полон истинно азиатской жестокости, Чжан Юэжань оказывается по-христиански милосердна к своим героям, она оставляет им возможность переломить судьбу, искупить грехи старших поколений и преодолеть передававшуюся по наследству травму.

...Я приоткрыл дверь, и вдруг мне стало жутко. Чудовище Ковид раскрыл объятия. И я отшатнулся. Все это время он был здесь хозяином. Даже окна были закрыты и задрапированы. Капсула ужаса. Здесь, загерметизированная, созревала сила проклятия. Завыла собачка Ненни и попятилась, и прижалась к моему колену, дрожа всем телом и поджав хвост и уши. Маленькая, еще не понимая происходящего, вдруг заплакала...

...Много лет спустя, в последний год жизни Горелова, мы с коллегами назовëм в его честь новый вид скорпионов из Туркмении: Olivierus gorelovi (Fet et al., 2018) (семейство Buthidae). Зоолог Георгий Шенброт ещë в 1986 г. описал по сборам Горелова ископаемого тушканчикa из Бадхыза, Salpingotus gorelovi. Но похоже, что наш скорпион — единственный ныне живущий зоологический вид, носящий имя Юрия Константиновича.

When we finally reach the deep, undercurrent kingdom / Look into my eyes without words, objections or why’s; / Look the way you had eyed me that lonely evening / When we just met each other, my baby Noah.

тощая костлявая красавица / с чуть рыбьим лицом – намек на прабабушку-русалку, / прозрачные голубые глаза. / тот случай, когда красота на грани провала, / обаятельного уродства, и в этом вся прелесть женщины – / дикий виноградник на краю пропасти, / корни, пробив грунт, торчат в воздухе, как ястребиные лапы, / и хочется сорвать эти ягоды / между небом и обрывом...

Да и поэзия вовсе не праздник, / не мелодичная читка. / Если писать — то как в ночь перед казнью, / выдав секреты под пыткой...

Слово ≪свобода≫ употребляется столь часто, и им так нещадно злоупотребляют, что оно рискует превратиться в заезженный штамп. В книге ≪Другая свобода≫ антрополог и теоретик культуры Светлана Бойм (1959–2015) предлагает свежий взгляд на это фундаментальное понятие. Исследуя богатую кросс-культурную историю идеи от антич- ности и до сегодняшнего дня, Бойм утверждает, что наши попытки постижения феномена свободы не следует ограничивать вопросом: ≪Что есть свобода?≫, но они обязательно должны включать в себя и вопрошание: ≪Что могло бы стать свободой?≫. Начиная с анализа становления политики и искусства как публичной сферы, Бойм по- степенно расширяет поле исследования, рассматривая взаимосвязи между свободой и освобождением, современностью и террором, политическим инакомыслием и творческим остранением. Подробно прослеживая сложную и противоречивую эволюцию идеи, автор со- бирает под одной обложкой мыслителей, которых при всем несходстве их интеллектуальных построений объединяет страстная привержен- ность концепции свободы. В книге соседствуют Эсхил и Еврипид, Кафка и Мандельштам, Арендт и Хайдеггер, а также Достоевский и Маркс, вступающие в виртуальную беседу на улицах Парижа.

До армейской службы Понтий работал подрядчиком на стройке в Казани и поэтому очень гордился своим нынешним статусом прокуратора Иудеи Подмосковной. Двумя главными индикаторами такового, который приравнивался к статусу бизнесмена в науке, прокуратор Понтий считал: 1) большие очки в золотой оправе (как у престижных котов в алексее-толстовском Городе Дураков) и 2) постоянное употребление в разговоре титула collega.

Итак, у нас был солист, был оркестр, но не хватало третьего ингредиента, причём самого важного: кто же все это будет слушать. Тогда Утевский, недолго думая, созвал в Ростове-на-Дону Всесоюзную конференцию спортивных врачей. Приехало около тысячи человек.

Альберт Эйнштейн иногда ошибался, если посмотреть собрание его сочинений, то можно увидеть статьи, где предыдущая работа объявлялась неверной. Но это заблуждение относительно размеров Вселенной он считал самым крупным своим просмотром. И указал ему на эту ошибку не кто иной, как Александр Александрович Фридман.

Марк Фишер (1968–2017) — известный британский культурный теоретик, эссеист, блогер, музыкальный критик. Известность пришла к нему благодаря работе «Капиталистический реализм», изданной в 2009 году в разгар всемирного финансового кризиса, а также блогу «k-Punk», где он подвергал беспощадной критической рефлексии события культурной, политической и социальной жизни. Помимо политической и культурной публицистики, Фишер сильно повлиял на музыкальную критику 2000‑х, будучи постоянным автором главного интеллектуального музыкального журнала Британии «The Wire». Именно он ввел в широкий обиход понятие «хонтология», позаимствованное у Жака Деррида. Книга «Призраки моей жизни» вышла в 2014 году. Этот авторский сборник резюмирует все сюжеты интеллектуальных поисков Фишера: в нем он рассуждает о кризисе историчности, культурной ностальгии по несвершившемуся будущему, а также описывает напряжение между личным и политическим, эпицентром которого оказывается популярная музыка.

Когда они уезжали к себе в Швейцарию, на полу в коридоре оставляли сотенную купюру и записку «Уважаемый вор, в доме ничего нет. Всё в банке». Я посмеялась, что воры могут быть уважаемыми. — «Так надо, — серьёзно сказал профессор Бруннер, — у них своя психология. Они любят, когда их уважают».

Германские власти предприняли даже попытку заручиться согласием советских властей на массовую депортацию евреев рейха на территорию СССР. С этой инициативой выступили структуры Центральной имперской службы по делам еврейской эмиграции, которой руководил Р. Гейдрих. Однако советская сторона ответила категорическим отказом.

После перенесенных унижений и физических страданий узникам лагерей было нестерпимо видеть рядом с собой вражеских прихвостней, запятнанных кровью соотечественников. О них считали своим долгом сообщить своим на волю, причем как можно скорее, чтобы преступники не ускользнули от расплаты.

«Периодическая таблица феминизма» повествует о ключевых фигурах движения, от Мэри Уолстонкрафт до Кейтлин Моран, Симоны де Бовуар и Опры Уинфри. Сто тридцать содержательных, увлекательных и вдохновляющих биографических очерков позволят по-новому взглянуть на прославленных феминисток и обрести новых героинь. Текст рассказывает о том, за что боролись и продолжают бороться феминистки по всему миру, а форма периодической таблицы наглядно показывает, как связаны друг с другом идеи фем-активисток разных эпох и стран. Содержание, оригинальные иллюстрации и метко подобранные цитаты делают «Периодическую таблицу феминизма» незаменимым путеводителем по женскому движению, а также неиссякаемым источником вдохновения и отваги.

История эта показывает, как обманчивы бывают самые достоверные свидетельства и самые авторитетные оценки, и если бы мне предложили дать короткое заключение, я бы выбрал сократовское «Подвергай все сомнению» и библейское «Не создай себе кумира».

В Вычислительном центре его начальник был “очень не рад” моему появлению там. Он попытался от меня избавиться, организовав решение профсоюзного комитета о моём оттуда увольнении. Но меня не уволили. И через полгода Афанасьев предложил мне преподавать на каких-то курсах для инженеров. Много лет спустя, я узнал, что и партком МАДИ настаивал на моём увольнении, но Афанасьев отказался это сделать. Не многие в то время решались на такое…

В отличие от Ландау Сергею Ивановичу Вавилову повезло оказаться в нужное время в нужном месте — в эпицентре разворачивающейся на его глазах революции в физике. Но «хорошие задачи», по выражению Льва Давидовича, оказались для Вавилова слишком «мудреными». От физика-экспериментатора Вавилова трудно было бы ожидать, что он сходу примет участие в «революции вундеркиндов». Куда больше шансов было у теоретиков Круткова и Френкеля.

Книга представляет собой сборник эссе, в которых польский художник и писатель размышляет о прошлом и настоящем дизайна. Сквозь призму самых разных вещей — от киноафиш до конструктора «Лего», от бланков для голосования до бутылок и фотоаппаратов — автор исследует, как менялась эстетика дизайна на фоне исторических сдвигов 1980–1990-х годов. Сохраняя искусный баланс между ностальгией и иронией, он описывает реалии коммунистической Польши, обнаруживающие много общего с советской действительностью. Остроумная и увлекательная книга предназначена для широкого круга читателей — для всех, кто задумывался о том, почему окружающие нас предметы выглядят именно так, а не иначе.

Давид давно хотел отдать барину все недостающие деньги. Хотя без крещения все же отдавать не решался. Крещение для барина важнее денег, — по душевной простоте думал Давид. Но ждать уже было нельзя. Он был согласен совсем остаться без денег. На тот полтинник в день, который платил ему Марцинкевич, тоже можно было жить. С родителями Давид давно не разговаривал и жил на чердаке.