«Философ Владимир Соловьев предсказывал, что в конце ХХ века бесы в открытую вторгнутся в наш мир, можно будет их видеть и слышать их голоса. Встречи с НЛО, примитивный оккультизм, неоязычество, а то и воинствующее антихристианство, или просто шарлатанство того же пошиба, кажется, подтверждают это предсказание. Ему, как ни удивительно, вторит и “наука”. В книгах о пережитой клинической смерти приводятся случаи, как сразу же за гранью земного мира душу обступают светящиеся фигуры и обязательно куда-то влекут ее. Причем часто эти образы подкупают дружественным расположением, теплотой. Если душа свободна, зачем же ее влечь и куда?..»

«Род или вид — не пощадит оно, / Но мне-то что от вида или рода? / Хоть облачён во времени рядно, / Как в плотские мученья Квазимодо, / Пусть и живу на родине я, но / Не узнаю ни церкви, ни прихода. / Помимо снега, лишь чужая мода, / Чужие речи, чуждое кино…»

1968 год. Протесты охватывают западные страны. По масштабу, накалу и последствиям они подобны мировой революции. Миллионные забастовки французских рабочих, радикализация университетской молодежи, демонстрации против войны во Вьетнаме, борьба за права меньшинств и социальную справедливость… Почему развитые демократии вдруг оказались на грани нервного срыва и как протесты повлияли на различные социальные группы — молодежь, женщин, рабочих, сексуальные меньшинства? Ричард Вайнен видит в этих событиях не обособленную веху, а целый исторический период, продлившийся с середины 1960-х до конца 1970-х годов. Это — первая попытка рассмотреть в транснациональной перспективе все протестные движения и восстания в благополучных индустриальных странах — США, Франции, Великобритании и Западной Германии.

Без убежденности, что кто-то твою книгу прочитает, писать трудно. Что же до нужности того, что ты делаешь, то мир обошелся бы без любого, даже самого великого творения, созданного литературой. Конечно, для кого-то мир без «Гамлета», тем более вообще без Шекспира непредставим, но многие и не заметили бы его отсутствия. Для многих же, да, возможно, для большинства, он и отсутствует.

Задуманное удалось. И пусть Баухаус просуществовал всего четырнадцать лет, до момента разгона его нацистами в 1933 году, и пусть там сменились за это время три директора, и пусть все они придерживались разных взглядов и на искусство, и политических — из школы вышла целая плеяда гениев, которые реализовали свои навыки и свой талант в разных странах. Преподаватели и выпускники Баухауса построили «белый город» Тель-Авива и небоскрёбы в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго и Торонто.

Уже к концу 46 года только в Лондоне было 14 организованных фашистских групп и мелких партий, к их услугам были три “специализированных” книжных магазина. Фашистские газеты с названиями “Британия, проснись” и “Патриот” продавались на каждом перекрестке. Конечно, сразу же начались фашистские марши и стычки, особенно на различных уличных собраниях в East End, самом еврейском районе Лондона.

Первое масштабное собрание прозаических произведений петербургского поэта Василия Кондратьева (1967–1999), дополненное избранными письмами, не только заполняет очевидную историческую лакуну, но и представляет автора, чье подспудное влияние на постсоветскую литературу было значительным и продолжается до сих пор. Принципиальный одиночка, в своих произведениях он размывал границы между поэзией и прозой, исповедью и эссе, создав уникальный тип письма, одновременно глубокого и артистичного, который невозможно перепутать ни с чьим другим.

А эти новые слова в ночи прорезались, едва/ Мелькнули, крылья распустив, пропели собственный мотив./ И, значит, будет небосвод, и день, и много лет вперед,/ И снова песня поспешит, и сон ее не заглушит,/ И скорый новенький восход ее сегодня допоет.

Однако остается непонятным, как же Лысенко без серьезных научных работ из младших агрономов превратился в академика трех академий — в 1934 году был избран тайным голосованием академиком Украинской АН, был назначен решением Советского правительства в 1935 году академиком Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ) и был избран академиком АН СССР в 1939 году? В двух академиях его избирали тайным голосованием.

Сейчас единую теорию поля в понимании Эйнштейна немного иронично называют «теорией всего». Она до сих пор окончательно не построена, несмотря на многочисленные попытки покорить эту недосягаемую научную вершину. С позиций сегодняшнего состояния науки у Эйнштейна было мало шансов построить желанную общую теорию: ведь в его время были известны только два поля, которые хотелось объединить, и ничего не знали ни о сильном, ни о слабом взаимодействиях.

Чувствуют ли боль рыбы и умеют ли любить птицы? Могут ли собаки смеяться и скорбеть, способны ли слоны утешать друг друга, и что особенного было в шимпанзе по имени Мама? Приматолог Франс де Вааль приводит убедительные доказательства того, что чувства есть не только у человека, но и у других видов, а человеческие эмоции — это прямое эволюционное продолжение эмоций у животных: «Мама была душой колонии. Жизнь, конечно, продолжается, но каждый из живущих неповторим, и другого такого уже не будет. Вряд ли когда-нибудь мне доведется встретить среди обезьян личность настолько впечатляющую и вдохновляющую, как Мама». Наряду с гневом и ненавистью, которые могут иногда привести к преднамеренному убийству себе подобных, животные способны к примирению и прощению, эмпатии и взаимопомощи.

А потом Елена Арефьевна исчезла. Говорили, что кто-то из переростков ей напомнил: «Вот ругаешься, а сама при немцах портрет Гитлера вешала!». Пришлось из школы уйти.

Ерушалаим, сердце моё!/ Что я спою вдали от тебя?/ Что я увижу вдали от тебя/ Глазами, полными слёз?

Анализ фамилий, данных по географическим пунктам, со всей очевидностью подтверждает давно известную истину: наши предки в большинстве еще в XIX веке жили в маленьких провинциальных городках и местечках в западной части Российской империи, на всем протяжении от Балтийского до Черного моря. Фамилии, которые я привожу в двух или более вариантах, звучали по-разному в разных местностях и диалектах.

История Гулага — это история мученичества и разбитых судеб. Это история детей, росших без родителей в детских домах тюремного типа. Это история зверского фанатизма палачей. Это, наконец, история о том, как абстрактные рассуждения о «всеобщем счастье» обернулись — через тотальное насилие — немыслимыми, казалось бы, в эпоху социального и научно-технического прогресса беззаконием, несправедливостью и террором. Авторы системно анализируют феномен Гулага, привлекая материалы из различных архивов, и впервые в научной литературе, строго на документальной основе, раскрывают механизм функционирования исправительно-трудовых лагерей. Они называют свой труд кратким, полагая, что история Гулага неисчерпаема, и избегают политических оценок, предоставляя читателю самому сделать выводы о трагических событиях, которые затронули миллионы семей в нашей стране. Виктор Бердинских — доктор исторических наук, профессор. Владимир Веремьев — архивист, многолетний сотрудник службы исполнения наказаний.

«В Тютчеве и Достоевском (как показал Бахтин) переход от изобразительности и понятийности к выразительности и символьности осуществился вполне (не зря символисты считали их своими предтечами). Это был революционный процесс, ранее всего (как ни удивительно, но закономерно) состоявшийся у нас. С ним связан новый тип мышления, напрямую определивший русский способ философствования, приближенный к бытию, к экзистенции человека…»

«Тяжела ли России свобода? Готова ли моя страна жить по закону, а не по совести? Тысячи сытых рыл, выглядывая из расшитых мундиров, уставились на мою родину — полуголодную, полупьяную, одетую в чужое тряпье. И наседают на нее, вопрошают: готова ли? осознала ли? и качают около ее носа пухлыми пальцами: ты не дури давай, не буянь, берись за ум!.. А она понуро молчит. Ни совесть, ни рассудок она не пропила — и ясно видит, за чей счет жируют обладатели красивых мундиров и их штатские начальнички-правоведы. Но что им докажешь, нехристям? И в зону она возвращаться тоже не хочет…»

«Вспомнить многое могу из жизни прошлой. / Были мрачные и светлые деньки / В жизни прошлой, сорняком давно поросшей, / И в стихи мои пролезли сорняки. / И полоть-уничтожать их слишком поздно, / Но я всё-таки пытаюсь иногда, — / И стихи мои отсвечивают прозой, / И легко в них можно время угадать…»

Эта книга о наследственности и человеческом наследии в самом широком смысле. Речь идет не просто о последовательности нуклеотидов в ядерной ДНК. На то, что родители передают детям, влияет множество факторов: и митохондриальная ДНК, и изменяющие активность генов эпигенетические метки, и симбиотические микроорганизмы… И культура, и традиции, и география, и экономика, и технологии, и то, в каком состоянии мы оставим планету, наконец. По мере развития науки появляется все больше способов вмешиваться в разные формы наследственности, что открывает потрясающие возможности, но одновременно ставит новые проблемы. Технология CRISPR-Cas9, используемая для редактирования генома, генный драйв и создание яйцеклетки и сперматозоида из клеток кожи — список открытий растет с каждым днем, давая достаточно поводов для оптимизма... или беспокойства. В любом случае прежним мир уже не будет. Карл Циммер знаменит своим умением рассказывать понятно. В этой важнейшей книге, которая основана на самых последних исследованиях и научных прорывах, автор снова доказал свое звание одного из лучших научных журналистов в мире.

Наверное, поэтому так трудно, если не невозможно, написать удачную пародию на тексты Достоевского: подлинные тексты автора, говоря языком математика, замкнуты относительно операции пародирования и уже содержат в себе все мыслимые пародии. Таким образом, удачная пародия будет неотличима от подлинника.

Эмили теперь жила с мамой, а два раза в месяц, по выходным, её забирал папа. Самый любимый момент — когда они ехали вдвоём в машине. Тогда она могла притвориться, что папа никуда не уходил и всё как раньше.

О скупости Коры свидетельствует не только история с диваном, из которого вылезли пружины. Когда с Дау случилась эта кошмарная авария и сообщили об этом Коре, она — в слёзы. Дня через три-четыре прислали к ней нашего начальника отдела кадров Е.В. Смоляницкую. Она пришла и сказала: «Кора, нужны деньги. Вопрос стоит о жизни Дау, будет он жить или нет». Кора ответила, что денег не даст.

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930-х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970-е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

То, что я весь обусловлен своим еврейством — с моего самого раннего, граничащего с младенчеством, сталинского детства — отнюдь не превращает меня в ура-еврея. И тем не менее ренегатство советского времени забыть не готов. Я не нашел в википедии имен Плисецкой и Райкина как членов антисионистского комитета советской общественности. Но я ничего не могу поделать со своими воспоминаниями.

«Я бегу к выходу, все еще пытаюсь кого-то остановить, — продолжает Алла Гербер. — И тут ко мне подходит некто мерзкого вида и говорит: «А тебя, жидовка, 5 мая мы зарежем в собственной постели!»…» Она восприняла угрозу всерьез. Во-первых, Алла Ефремовна узнала угрожавшего, это был главный редактор антисемитской газеты «Пульс Тушино» по фамилии Фомичев.

В царской России древнееврейский изучали в гимназиях наряду с латынью и древнегреческим. На той же территории в середине ХХ века это занятие превратилось в преступление. Изучение языка Библии приравнивалось к сионизму, то есть к потенциальному предательству родины, а позже и к расизму, согласно резолюции ООН 1975 года. За это в лучшем случае увольняли. Часто сажали по 58-й.

Книга известного немецкого теоретика медиа Зигфрида Цилински – это историческое исследование взаимодействия технологий, искусства и науки, в котором он предлагает пересмотреть понятие о медиа как о «комплексе взаимодействующих сложных технических и культурных систем», возникшем на Западе во второй половине XX века. Подобно геологам и палеонтологам, Цилински работает с «глубинными слоями» привычных концепций и исследовательских разработок, обращаясь к феноменам медиа, предшествующим индустриальной эпохе.

трудное решение во всех направлениях – ветер в голове

Вся эта история чёрной тенью легла и на комсомольскую организацию техникума, и на горком партии и грозила вырасти до областного масштаба. Михаилу Аркадьевичу намекнули, что он может собственноручно набить морды фашистским молодчикам, опозорившим его жену, и что сами молодчики вроде бы не против такого решения проблемы, но принципиальный идиот настаивал на законном суде. Приходилось действовать от обратного и призывать именно к партийной совести идейного дурака, убеждая его, что враг не дремлет, но ждёт и ищет слабины в рядах коммунистов и что предание широкой огласке этого дела будет на руку Пентагону и всему мировому империализму и сионизму.