Non-fiction

Для некоторой группы русских социалистов и интеллектуалов боязнь победы и желание поражения в войне не было их новым отношением, его можно проследить не только до русско-японской, но даже до крымской войны. Русское пораженчество не было вызвано недавней антипатриотической или антивоенной пропагандой, а скорее оказалось результатом вековой борьбы с самодержавием.

Если допустить, что меры по ликвидации свободных земель и по «уплотнению» сельского населения государство сознательно предпринимало, начиная по крайней мере с 1762 г. (год утверждения на престоле Екатерины II), то выходит, что запланированный результат был достигнут без малого через сто лет, в 1861 году. Так не быстро движется история.

Владислав Николаевич Андреев не был ни диссидентом, ни конформистом. Он был ученым-интеллектуалом. Он был моим Учителем. Он научил меня этому самому интеллектуальному сопротивлению. Интеллектуальное сопротивление подразумевает совершение поступков.

Научные интересы Николая Вавилова лежали в таких областях знания, которые разрабатывались задолго до него. Острый плуг его мысли врезался в пласты не целинные, трудность поднятия которых сполна оплачивается полновесным урожаем. Он шел по вспаханной и перепаханной борозде, из которой, казалось, выжаты все соки. Но он пахал глубже своих предшественников.

И вот наступает день, когда я впервые берусь за перо. Мелко исписанные листы — единственное упоение, единственная связь с вещественной вселенной. Дрожит мембрана ночи, на уличном островке гаснут один за другим фонари, начинается жалящий сердце алый рассвет, а затем переходит в суматошное утро.

Прикоснулся кистями к бумаге — и на ней мгновенно возникло сотворённое на глазах у нас — чудом, что ли? — волшебное яблоко! Было яблоко это свежим и настолько живым, что хотелось мне потрогать его. Казалось, это яблоко пахло, да как!

Как ни старается Москва выглядеть глянцево и гламурно, а глянешь за подкладку — всё та же труба, всё тот же азарт безобразий и беззаконий, где своему — уютно и спокойно, а пришлому — страшновато и не комфортно.

Школу Столетов не создал. Он сделал другое — он воспитал среду, в которой только и могла возникнуть научная школа. Без деятельности Столетова не появилась бы, на наш взгляд, школа Лебедева: столь же важным условием для возникновения школы, как личность научного руководителя, является и соответствующее окружение, способное воспринять идеи учителя.

Экзаменатор даёт мне тригонометрическое уравнение: «Синус в десятой степени плюс косинус в десятой степени равняется единице». Я нашёл один корень, был безумно счастлив, и побежал, как дурачок, к нему, крича, что я решил уравнение.

В официальных биографиях говорится, что Зюк отправился туда в сопровождении своего друга-врача — Мартина Войчиньского и адьютаната Мечислава Лепецкого. Это не совсем соответствует истине. Формально на остров поехали двое — Юзеф и Мартин. И тайно ото всех — Евгения.

Проблема не в том, что кто-то что-то не понимает: понимают все и всё. Но нет общих оснований понимания. И в этом — коренное отличие эмпирического и культурологического пониманий. Кроме того, эмпирическое понимание достаточно плоско, поскольку опыт каждого человека весьма ограничен, а культурологическое — принципиально бездонно и бесконечно.

Несколькими страницами, страшными в своей наготе, Светлана Александровна сегодня как бы дописывает «Чёрную книгу», которую в своё время не смог издать Еврейский Антифашистский комитет, а в наши дни с трудом выпустил Илья Альтман.

Вавилов хочет понять внутренний смысл детально разработанной классификации, делящей растения на роды, виды, разновидности, сорта... Должна же быть какая-то связь между сортами одной разновидности и принципиальное отличие их от сортов другой разновидности.

Ерофеев, откинув чуб, как растрёпанное крыло, впился в звук. Буквально. Мгновенно. И, заметил я, не дилетантски, но привычно, профессионально. Слился с музыкой. Растворился в ней. Ушёл в неё безоглядно. Врос в неё. Стал почти что ею. Ну и Веничка! Молодец! Полагаю, таким вот слушателем был доволен бы рассудительный и придирчивый Себастьян.

Ошеломление было тем более сильным, что родители не предупредили меня об особенностях ребенка — промолчали, как убедилась позднее, главным образом потому, что сами боялись поверить в страшные слова: задержка развития.