Non-fiction

Пока Кон писал что-то более или менее марксистко-ленинское, у него все с властью было в порядке. Когда же он обратился к сексологии, тут началось, ну, может быть, не преследование, во всяком случае, неодобрение. И ведь вот, власти, которая не одобряла, уже нет, а неодобрение все остается…

Работая в системе Академии наук, в крупном физическом институте, где велись ядерные исследования, он находился на самом верху советской науки. Соответственно имел и привилегии – от большой зарплаты и возможности отдыхать в академических пансионатах (а также на даче в Жуковке) и до продовольственных пайков с теми самыми «академическими» пирожками, по присутствию которых на столе определялся статус ученого.

По мере того как обстановка в Ленинграде ухудшалась, к Ухтомскому все чаще обращались с настойчивыми просьбами и предложениями покинуть блокадный город. Всякий раз он отвечал вежливым, но решительным отказом. Он сознавал, что ему осталось мало жить, и не хотел прерывать работу, продолжавшуюся в его университетской лаборатории и Физиологическом институте.

Центральный монолог Фигаро о продажности всего и вся звучал удивительно остро и современно, хотя Андрей Миронов не добавил в него ни слова. Просто публика тут понимала не только текст, но и подтекст, и любой намек на него - в жесте, в улыбке, в многозначительной паузе - воспринимался на ура.

Потом дом Юшкова переходил от одного ведомства к другому, пока не закрыли его парадный вход, а за дверью бокового входа не появился специальный турникет и вооруженная охрана. Так в нем обосновался Московский инженерно-физический институт (МИФИ).

Континентовский смотр диссидентов в Милане был всё–таки несколько декоративен. Да, там были представлены яркие персонажи, – герои и жертвы, которыми мы когда–то восхищались заочно, слушая «голоса». И вот они воочию! А дальше–то что?

«...Я живу с мыслями о двух странах, каждая из которых – моя родина. Наверное, я очень несчастный человек, ведь моё горе и моя боль постоянно удваиваются. Чтобы всё это объяснить, надо вернуться памятью в давние-давние времена, в 1959 год, когда я впервые попал в Сербию (она тогда была республикой в составе Югославии), не зная ещё, что проживу там годы, что буду не раз возвращаться, и что жизнь моя навсегда будет связана с этой страной...»

Авторы: Владимир Тыцких, Эльвира Кочеткова, Татьяна Грицюк, Александр Орлов, Юрий Кабанков, Валерий Кулешов, Вера Караман, Валентина Лаврова, Владимир Костылев.

«...Но речь о другом: эта постановка втянула искусствоведов в изучение очень сложного, судьбоносного для страны периода – в тайну цареубийства. Какие круги пошли от спектакля, покажут две критические работы, написанные с разных позиций. И я привожу их (в сокращении) не потому, что как-то там отмечается вскользь и моя актёрская работа, а ради того, чтобы отразить масштаб воздействия Малого театра на умы наших современников...»

«...Конечно, выделять какие-то отдельные места трудно, ведь Ахматова не была затворницей и ей «принадлежал» весь город, но кое-что вспомнить всё-таки можно. И нужно...»

«...Замечу, что в «ЛМ» Богдановых двое, и оба правдивы в своих мыслях. Геннадий пишет ёмко и точно о нашей нынешней непростой, порой курьёзной обыденности. А Виктор наставляет на путь истинный литераторов и прочих, мечтающих ими стать. В этом октябрьском номере он бичует посредственность и глупость...»

В 1950 году я на даче написал от руки свою диссертацию. Потом её оформлял, и к концу года она была готова. В начале января следующего года я, с сумкой с четырьмя экземплярами докторской диссертации, поехал, естественно, в Стекловский математический институт, куда ещё я мог поехать в 1951 году?

Противники Петра делали все возможное, чтобы воспрепятствовать тем нововведениям, которые царь стремился внедрить на русской почве. История публикации книги Гюйгенса — яркий пример этой борьбы.