Non-fiction

Конечный вывод своего исследования Милгрэм определяет словами, оставляющими слишком мало надежды: «В том, как устроен человек, есть роковая ошибка природы». Из-за этой ошибки наш вид «в перспективе имеет самые скромные шансы на выживание».

Уже само название «лагерь смерти» есть заклинание, произносить которое опасно. Даже в своем кругу мы говорим «второй лагерь» или «там, на той стороне». И все-таки мало-помалу, как вода крошечными каплями просачивается через сколь угодно прочную плотину, к нам, в «первый лагерь», проникали отдельные сведения, и со временем я узнавал все больше.

Анализ фамилий, данных по географическим пунктам, со всей очевидностью подтверждает давно известную истину: наши предки в большинстве еще в XIX веке жили в маленьких провинциальных городках и местечках в западной части Российской империи, на всем протяжении от Балтийского до Черного моря. Фамилии, которые я привожу в двух или более вариантах, звучали по-разному в разных местностях и диалектах.

Поколение детей, к которому принадлежала мама, вырастало в атмосфере тревоги и ужаса, они переживали, реальный, а не воображаемый (как бывает иногда в детстве) страх за свою жизнь и за жизнь близких, но все же они были детьми, и эти взрослые переживания мирно уживались с совершенно детскими страданиями и радостями.

В эшелоне. Гороховецкие лагеря. В учебном батальоне. Поездка в Москву. Новое положение. Прачка в офицерском звании. Софуля возвращается в Москву. Новый 1944 год. Меня переводят в Москву. Война окончена. День победы.

А потом Елена Арефьевна исчезла. Говорили, что кто-то из переростков ей напомнил: «Вот ругаешься, а сама при немцах портрет Гитлера вешала!». Пришлось из школы уйти.

«Тяжела ли России свобода? Готова ли моя страна жить по закону, а не по совести? Тысячи сытых рыл, выглядывая из расшитых мундиров, уставились на мою родину — полуголодную, полупьяную, одетую в чужое тряпье. И наседают на нее, вопрошают: готова ли? осознала ли? и качают около ее носа пухлыми пальцами: ты не дури давай, не буянь, берись за ум!.. А она понуро молчит. Ни совесть, ни рассудок она не пропила — и ясно видит, за чей счет жируют обладатели красивых мундиров и их штатские начальнички-правоведы. Но что им докажешь, нехристям? И в зону она возвращаться тоже не хочет…»

Возникает вопрос: почему Френкель, глубокий теоретик, работающий в самых современных разделах физики, в эти годы разделял идею actio in distans? По-видимому, здесь действовали две причины. Во-первых, гипноз современных математических методов, которые хорошо описывают взаимодействие зарядов, не прибегая к учету промежуточной среды. Во-вторых, неприятие эфира, изгнанного из физики теорией относительности, который пытался реанимировать Миткевич.

Вообще говоря, в свете известной теоремы Гёделя о заведомой неполноте любой внутренне непротиворечивой и достаточно — бесконечно — содержательной аксиоматической теории искомая Единая Теория Поля (ЕТП) или Единая Теория Всего (ЕТВ) просто недостижима.

О скупости Коры свидетельствует не только история с диваном, из которого вылезли пружины. Когда с Дау случилась эта кошмарная авария и сообщили об этом Коре, она — в слёзы. Дня через три-четыре прислали к ней нашего начальника отдела кадров Е.В. Смоляницкую. Она пришла и сказала: «Кора, нужны деньги. Вопрос стоит о жизни Дау, будет он жить или нет». Кора ответила, что денег не даст.

Симхион — означает неделимый! Этим словом, термином, понятием, мы обозначаем целый класс неких объектов материального мира, включающий в себя ряд единичных структур, от атома до человека, а может быть и дальше. Их общее отличие от всех остальных объектов — неделимость.

Поппер явился наиболее значимым критиком логического позитивизма. Он отвергал в нем принцип достижении философской истины на основе эмпирической проверяемости и лингвистического анализа предложений. Кроме того, Поппер не был уверен в том, что метафизика и онтология должны быть исключены из обсуждения.

У западных славян наступил тогда пассионарный всплеск, если пользоваться терминологией Гумилева. В VI веке они массово двинулись на юг и буквально наводнили Балканы, устраивая свои славинии (нечто вроде княжений) даже на юге Пелопоннеса и устроив грекам настоящий геноцид — им затем несколько веков пришлось отвоевывать свою же землю.

Лысенко, беря из рук Сталина драгоценный мешочек, должен был сразу же развеять радужные надежды кремлевского властителя, но решил не разочаровывать его, а пообещать успешно вывести “чудо-пшеницу” на поля страны. Было, таким образом, это обещание Сталину настоящим обманом, очередным актом мошенничества со стороны Лысенко. Но он был смел, умен, знал, что Сталин не силен в агрономии и селекции и провести, обмануть его будет несложно.

Даже самый маленький эпизод легко разворачивался в сказку и представлял из себя тоже сказку — но и не только. Это было что-то вроде дверцы, выросшей по чудесному велению. Надо ли говорить, что через эту дверь можно было пройти внутрь настоящей сказки?