Non-fiction

Отцу в 1948 дали орден «Знак почета»; но реабилитирован не был. Осенью 1949 стали дергать повторников, кто уже раньше сидел. Вызывали. И возвращались, и не возвращались. Мать была беременна. Отца вызвали.

Флора продолжала ездить к отцу ежедневно, с утра и до позднего вечера не отходила от его постели: кормила, следила за приемом лекарств, умывала, делала обтирания, чтобы не было пролежней. Была любящей, преданной женой. Мне писала и звонила о состоянии отца.

Только после смерти Соломона Наумовича я прочел в книге вдовы Михоэлса, что Соломон Ардашников был ближайшим другом её мужа — еще одного Соломона, великого актера и режиссера Соломона Михайловича Михоэлса. А с Михоэлсом близко дружил Петр Леонидович Капица.

Более двух лет затворничества мало сблизили сестёр Франк: очевидно, они были слишком разными, чтобы понять друг друга. Спонтанная, открытая, увлекающаяся, вспыльчивая, общительная Анна и замкнутая, покладистая и спокойная Марго. Её не так легко вывести из себя. Лишь один раз Анна упоминает в своём дневнике, что Марго рассердилась.

Некоторые внешние отличительные признаки можно было узреть на иудейских культовых зданиях, отмечавшихся, как правило, на фронтоне звездой Давида и мезузой при входе. На территории Гомеля в начале XX в. можно насчитать более двадцати еврейских синагог и молитвенных домов.

Тактика и стратегия войны с партизанскими формированиями (которые в ЦАХАЛе неправильно называют “террористическими организациями”) не была, в общем, разработана в Израиле, несмотря на инициативы отдельных офицеров. Это вопиющее интеллектуальное преступление продолжается до наших дней.

В 1886 году мошава Заморин была переименована в Зихрон Яков, увековечив тем самым память отца барона Эдмонда Ротшильда и в знак глубокой благодарности барону за его филантропическую деятельность.

Еще Горький неоднократно упоминает «лукаво прищуренные, зеленые, смеющиеся глаза» Мальвы. Все это невольно вызывает у читателя ассоциации со столь же экзотичным цветком под названием мальва (на иврите хелмит). Тем цветком, который до поздней осени цвел в саду дома Цветаевых в Тарусе.

Нейман вникает в тонкости языка еврейских изданий, обращает внимание на развитие лексики и стилистики публикаций. Его мысль о том, что язык легальных еврейских изданий претерпел эволюцию от разговорного языка к литературному, а нелегальных — от литературного к разговорному — поражает глубиной своего источниковедческого и исторического анализа.

На основании всего изложенного выше я предположил, что «статья» родилась как переложение неким журналистом одного или нескольких интервью, данных Ю. Арановичем, «пересыпанных» собственными, оного журналиста, измышлениями, и выложенное в интернет.

Можно также спорить о том, как через 80 лет обращаться с темой «ариизации» и соответствующим юбилеем фирмы. Но целиком скрыть эту предысторию и с большими издержками праздновать юбилей — это неприемлемо. И тем более в нынешнее время. И также потому нет, что эта история имеет свою собственную человеческую и трагическую стороны.

Это место, где убийство было возведено в форму искусства, в точную, научную, прекрасно организованную, садистскую, методически чистую операцию. Я сделал здесь кое-какое открытие. Стоящий рядом со мной человек рассказал, что различные бесчеловечные медицинские эксперименты, которые производились над живыми людьми здесь дали результаты, которые до сих пор используются NASA.

Но как только Светлана и Михаил в 1973 году подали заявление с просьбой о выезде из СССР в Израиль, Михаила тотчас же уволили из института, поставили на милицейский учет и слежку, и он стал «тунеядцем» со степенью. Их квартира в Менделеево также была поставлена под наблюдение и нередко милиция наносила им «дружественные» визиты.

Я обошел всех оставшихся в живых еврейских писателей и актеров, друживших с Михоэлсом. Некоторые из них не так давно вернулись из лагерей. Когда я предлагал им выступить с воспоминаниями, они не верили ушам своим и… отказывались. Срабатывал синдром страха.

На центральной улице мы увидели двух немецких солдат, конвоирующих польского генерала. Все смотрели и сокрушались. В городе хозяйничали немцы. К магазинам подъезжали грузовые машины, солдаты разбивали витрины, влезали, как бандиты, внутрь, вытаскивали оттуда всё и грузили в машины.