Проза

Романтический детектив

Кузьминский брал пиво без очереди. Всегда. Привычно. В любом районе города. В любой пивнушке. В любом ларьке. Для него это было чем-то само собой разумеющимся. За внешность, из шестнадцатого века, за сходство, пусть и отдалённое, с государем Иваном Грозным, за колоритность, за непохожесть на всех остальных, за самобытность, оригинальность — его привечали. За ум и юмор — его ценили. За шрам — его уважали.

Этот портрет он знал с детства. Он висел у него над детской постелькой. В детстве он загадал, что эта юная девушка с наивно-очаровательным лицом и кротко опущенными глазами – его будущая невеста и он её, повзрослев, непременно найдет. Найти не привелось, но женский образ несказанной прелести и нежности так и сопровождал его всю жизнь...

Старик часто приходил за чаем на кухню. Смотрел на жену и чувствовал, что мир сошел с ума. Ну что не хватало женщине в Калифорнии! Много солнца, большой дом, машины, поездки по миру, любимый сын и внуки, - кряхтел старик. И понимал - насколько это риторический вопрос. Кажется, впервые возникший на устах Сократа. Старик знал ответ вместе с мудрым греком и нашим Уильямом Шекспиром. Знал и мучался. Оттого злился, смеялся и недоумевал.

Таинство венчания начиналось буднично, без помпы и торжественности, может, потому что не толклась тут толпа зевак. Жанна с Василием, священник, за полотняной загородкой в углу пробовавший голоса хор, да приглашенный коллега из телерадиокомпании с видеокамерой в руках — вот и все. И то он оказался лишним: Жанна, теша свое репортерское тщеславие и желая увековечить событие, раскаялась потом, услышав снисходительно-насмешливый его шепот: «Ты для моды, старушка, все это затеяла или чтоб муженька удержать?!»

... Улица казалась ей узкой, тесной и бесконечной, и скоро, скоро ее кольнула мысль, что это вообще не улица. Это продолжение каменного лабиринта шахты, вот что. Вот вам и секрет. Вот и понятно, почему не горит ни один фонарь. Почему в разрывах черных туч не видать ни одной звезды. Они просто-напросто не выбрались еще из шахты. Это им только показалось – после водки «березка», возможно? – что они шагают по улице Гоголя. Ни улицы Гоголя, ни улицы Белинского, ни бульвара Строителей, заваленного мокрыми листьями, им больше не видать…

...Лучше бы он вовсе устранился от дел, ибо такого лютого недоброжелателя евреев отыскать было трудно. Он выступил с предложением запретить все периодические издания на языке идиш. “Просветительское направление еврейских газет вообще, как в империи, так и заграничных, - объяснял Брафман, - прямо идёт в разрез со всеми интересами нашего правительства, ибо могут ли газеты, служащие исключительно еврейскому национальному фанатизму, соответствовать цели русского правительства?”