Проза

Гифт – моя самая близкая подруга, и нам немало пришлось пережить в жизни вместе. Мы знакомы очень давно, всегда замечательно проводили время, пили и беседовали обо всём на свете. Одиннадцать лет назад (спокойствие, только спокойствие, ангелы миллиард лет танцуют на острие иглы, но сегодня подустали немного и один за другим получают уколы) нас увлёк быт, и интенсивность общения несколько снизилась...

Основные фигуры «Венского текста» русской литературы

С предисловием Ст. Айдиняна

Записки из реанимации

На юг – это не только в Персию. На юг – это и Баку, где он работал поэтом и художником в бакинском отделении РосТА, это и Железноводск, где он заканчивал свои знаменитые «Доски судьбы», трактат о «законах времени». Это и Судак, где семья Хлебниковых неоднократно отдыхала, а Велимир переплыл однажды залив; это и Чернянка Херсонской губернии, имение графа Мордвинова, управляющим которого более семи лет был Давид Фёдорович Бурлюк, отец Давида Давидовича Бурлюка. Юг – это и Одесса, в которой Хлебников побывал дважды.

Он был такой один, подобных ему не было. Нигде в мире не было поэта, который писал бы стихи, подобные стихам Хлебникова. Не было никого, кто хотя бы отдалённо напоминал Виктора Владимировича складом ума, формами мышления, образностью речи, конструкцией языка и практически инстинктивным отвращением к проживанию на одном месте. Это был гость из далёкого будущего, с трудом находивший общий язык с окружавшими его людьми; казалось, что он подвержен антропофобии, так часто он покидал людей, начинавших принимать участие в его неустроенной жизни. Но он, словно, действительно, происходил из будущего – порою делал такие предсказания, от которых у окружающих волосы шевелились на голове.

О палиндромической поэме «Разин»

Как представляется, перед нами важный автобиографический документ, задающий начало конца отношений двух искренне привязанных друг к другу людей. Когда же происходил этот разговор? Для ответа на этот вопрос обратимся к тому, что известно о Николаевой и её отношениях с Хлебниковым

Об одной архивной находке

«И мы ломанулись к Марье Павловне, как обезвоженные путники к колодцу. Мы не могли дождаться перемены, чтобы подойти к ней, чтобы побыть с ней, подержать в руках край ее кофточки, посмотреть в ее чудные украинские очи, чтобы сказать ей что-нибудь (наверняка, глупое) и что-то услышать от нее (наверняка, что-то теплое и ласковое)...»

«…Не-е-ет! Для превращения важна не скорость, не грация излома рук и даже не выражение страдающего лица графини. Она может лететь к пруду на крыльях, даже стоять над ним и целый час смотреть в темную воду, но только от этого она никогда не превратится в “Наташу”. Сеть — маскировочная сеть! — все-таки была наброшена изнутри. Красавица в красном проиграла “Наташе” на пляже, и обида за это перевернула ее. Она вдруг поняла, что «Наташа» оказалась сильнее ее...»

«Дед был убеждённым эстетом и прежде всего ценил в жизни красоту. Это особенно проявлялось в бытовых мелочах, что для нас, внуков, было, несомненно, положительным моментом. До сих пор я помню лицо дедушки. Острый, как у птицы, нос с характерной немецкой горбинкой; красиво обрамлённый тонкими губами рот; выразительные глаза с быстро меняющейся гаммой взоров, от добродушно весёлого до отчуждённо обидчивого. Дед был хорошо физически развит и следил всю жизнь за своей фигурой. Одетый с иголочки, в безукоризненно чистую одежду, он, пожалуй, мог быть назван джентльменом среди своих сверстников, а тем более, среди молодых мужчин...»