Проза

Гриша был оптимистом и наивно считал, что он не может быть виноват в том, чего не совершал. Его первым позывом было выкинуть письмо вместе с тикетом в помойку, но потом он решил, что из уважения к правосудию надо все-таки на него ответить и разъяснить ошибку.

Единственное, что раздражало её в нём, было его дурацкое девичье имя — Рене. И вот однажды она набралась смелости и предложила ему сменить его нежное Рене на мужественное — Райнер. Он, конечно, согласился, как соглашался со всем, чего она требовала. И стал Райнер Мария Рильке. Под этим именем он вошёл в историю.

Любовь — смысловое предприятие, физиология здесь — инструмент, один из возможных инструментов (ясно, что мыслимы и другие). Задача её — в том, чтобы подвергать испытанию наши базовые очевидности. В этом смысле она, конечно, что-то такое делает с самым нашим жизненным фундаментом.

За его спиной, за сложенными из огромных каменных блоков стенами, есть всё необходимое для спокойной жизни в одиночестве. Замок, стоимость которого исчисляется сотнями миллионов, нашпигован самой современной электроникой, за удовлетворение потребностей его хозяина отвечают последние достижения робототехники, и всё это тщательно спрятано от глаз, потому что ничто не должно нарушать царящую внутри атмосферу. На первом этаже расположена огромных размеров кладовая. Там, в скрытых в стенах холодильных и морозильных камерах, хранится запас пищи, достаточный, чтобы прокормить одного человека в течение девяноста лет.

В Городе море сковано сотнями хитроумных приспособлений, упорядочено, иссечено молами, пронумеровано буями. Каждую минуту над ним совершаются надругательства яхтами, катерами, буксирами, приближающимися к гавани океанскими лайнерами, гигантскими, похожими на каких-то кубистских чудовищ контейнеровозами, балкерами, танкерами, угловатыми паромами, извергающими у причалов десятки автомобилей. Каждую минуту оно поглощено суетой, ничего общего не имеющей с его истинной природой. Здесь же едва ли увидишь одну-две ветхих рыбацких шхуны, упрямо покачивающихся на осенних волнах. Иногда, глядя на них, на их усилия, нисколько не изменившиеся за последнюю тысячу лет, на их движения, выверенные веками, удается уловить древнюю прелесть хаоса, подступившего к тебе вплотную.

Романтический детектив

Кузьминский брал пиво без очереди. Всегда. Привычно. В любом районе города. В любой пивнушке. В любом ларьке. Для него это было чем-то само собой разумеющимся. За внешность, из шестнадцатого века, за сходство, пусть и отдалённое, с государем Иваном Грозным, за колоритность, за непохожесть на всех остальных, за самобытность, оригинальность — его привечали. За ум и юмор — его ценили. За шрам — его уважали.