Проза

«Катя не любила все на свете: март, погоду, вечер, сумку с бутылкой сухого вина в левой руке и особенно сильно — несправедливость…»

И мы – случайная, организовавшаяся на одно лето, компания из десятка мальчишек, не отвергая, но и не считая своим, назначили Мотла на роль аутсайдера, использовали его, унижая не нарочно, но легко, бездумно и походя. О детской жестокости написано много.

А через полгода Сталин умер, антисемитская компания утихла и новоявленный Арам оказался совсем в глупом положении. Потерянное имя уже не вернешь, на прежней работе не объявишься, со своими надо как-то соединяться, по крайней мере для посторонних войти в семью другом собственной жены и отчимом родным детям.

На подъёме к Авлабару – жуткая пробка. В чём дело – авария? Собственно, и без аварий улицы абсолютно не приспособлены для такого количества машин, все тормозят друг друга. И потом – какие контрасты! Такое впечатление, что жизнь идёт куда-то вбок. Народ голодает, а число машин катастрофически растёт.

Он выпил, поперхнулся и без слез заплакал – так ему стало жаль незаметно ушедшей молодости, так захотелось прожить снова – чище, полнее, интересней. Не писать чепухи, не болтать о пустяках, а прожить в гармонии с природой. Любить многих женщин, а не одну, и ту – со скверным характером, мало ценившую его и рано состарившуюся.

Когда она проснулась, тело мужа уже стало твердым как камень, и она сняла с него дары: легкий хитон с драгоценной заколкой, последний букет белых асфоделей, и убрала с ложа безделушки: цветные камешки, витые раковины. Убрав тяжелые косы под повязку, обвязавшись фартуком, она резала твердую кость, и тело юноши, едва отмерившего дважды по восемь лет, возникало под ее резцом.

А в остальном всё хорошо будет. Москва расширяется, скоро в Смоленск на метро ездить можно будет, за 40 рублей. А там и Брянск недалеко, и Воронеж. А если московские чиновники в новые территории не уместятся, то… «Осторожно, двери закрываются, следующая станция город Конотоп». Наш братский подарок братскому народу. Хотя чиновники на метро не ездят.

Лес завесили веревками с красными флажками – умный вроде бы зверь волк, а вот через такую дурацкую преграду не пойдет. "Ну, что в ней страшного, в этой веревке? Что страшного в этих флажках? Беги – никого же за ними нет. Олень пронесется, спокойно перешагнет лось, заяц, еж пробегут, не останавливаясь – дуракам легче жить на свете. А волка что-то удерживает. Видно, не всегда ум выручает.

Покончив с евреями, казаки перерезали и поляков. "Как вы поступили с евреями, так и мы поступаем с вами", – заявил Кривонос польским старшинам. Перед тем, как убить князя Четвертинского, казаки изнасиловали у него на глазах жену и двух дочерей. А князь был очень тучным и не мог стоять на ногах. И подошел мельник из бывших крепостных, снял шапку и сказал с насмешкой: "Что пан прикажет?"

«Дима садится на ступеньки и начинает читать. Кутин, рассматривая прорехи на сетке, слушает сначала рассеянно: надтреснутый голос чтеца доносится к нему как будто издалека, сквозь пленку собственных Сашкиных дум. Потом какое-то место в сочинении приятеля трогает его за живое — он прислушивается, придвигается на своей низенькой скамеечке поближе к автору. И застывает, опустив глаза...»

«Под вечер прошел теплый весенний дождь и во дворе нашего лагеря стояли лужи. Но мы кое-как все-таки построили ребят на торжественную линейку. Как бывшая пионервожатая, я сказала приветственную речь, подгадывая так, чтобы окончить ее к наступлению темноты. В Севастополе темнеет быстро...»

«Мой наивный интернационализм слетел в советской армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу...Мой наивный интернационализм слетел в советской армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу.

«Старость, старость… По молодости Петр Иванович был куда тверже. На службе, дома… Бывало, и ремешком пользовал детей, научал уму-разуму. Раза два или три… Как-то и внучку шлепнул по попе: малышка противилась вернуться в детсад, чтобы отдать “позаимствованную” там игрушку. Какими мы — люди — бываем курьезными…»

«Счастливая и весёлая жизнь коноплянок продлится недолго. Через пару-тройку недель прилетит самец варакушки. Он тоже любит мой сад, и уступать обжитое уютное пространство не захочет. Варакушка — это просто стихийное бедствие для других пернатых. Чтобы прогнать коноплянку, варакушка будет третировать несчастную птичку, воспроизводя самые тревожные, самые отчаянные крики, какие только возможны. Варакушке это легко: она мастерски подражает голосам самых разных птиц, великий полиглот пернатого царства...»

«— Я отлично понимаю, что не могу рассчитывать на взаимные чувства, — сухо продолжила Лена. — Но чтобы стать красавицей, нужно время. Теперь о сущности контракта. Я оставлю вам по доверенности свой бизнес. Вы должны сохранить мою фирму. Это обязательное условие контракта. Все, что вам удастся заработать сверх обычной прибыли, достанется вам. Завтра я уезжаю. Главный бухгалтер фирмы — мой дядя, он вам поможет. Кроме того, я оставлю вам свой сотовый телефон. Вы согласны?..»