Проза

Разведки разных стран дружат и соперничают одновременно. Это такая любовь на расстоянии вытянутой руки: я тебя не трогаю, а ты — меня, но давай поговорим по душам. Как там сказал Генри Киссинджер? "Не бывает дружественных разведок, бывают только разведки дружественных нам стран".

Метель началась внезапно: плёточный порывистый ветер швырнул первые горсти снежной крупы в лобовое стекло. «Поеду по автостраде, — быстрее будет», — решила Маша, но, застряв в трафике на хорошие полчаса, свернула с шоссе на незнакомую улицу и почти наугад поехала по направлению к своему району.

Мальчик остался один на один со звёздным небом. Это было так необычно. Небо, широченное небо, было огромно. Вместо домашних запахов, привычного узкого помещения, тут всё было иначе.

Старый граф Миронов и старая графиня казнены — ведь они отказались присягнуть на верность Троцкому и поцеловать красное знамя. Наташа призывает Бронского уехать из Злодейска в город ее мечты Париж. Бронский отвечает, что это невозможно, у них нет пропусков.

Алёнка улыбнулась. Сползла со стула, протянула к Вере ручки, чтобы обняться. Вера подхватила ее и закружила. Алёнкины длинные ноги взлетели, описывая круги, рискуя смести со стола вазу, угодить по торшеру, перевернуть стул.

Трагично и красиво. Декаданс в духе Лотрека, возведенный в патетическую пошлость. Все равно, как иллюстрировать «Темные аллеи» довоенными порнографическими открытками. «Хотя, — подумал Грамацкий, — теперь это винтаж. Может быть, еще не искусство, но уже точно — эстетика. Как Вертинский».

Бадри предложил зайти куда-нибудь — посидеть, поговорить. Они познакомились лет десять назад на конференции в Праге. Потом несколько раз встречались в Москве. И в каждую встречу обязательно о чем-то спорили, иногда слишком горячо.

Здесь тени застыли, будто стрелки на циферблате, не в силах сдвинуться с места, только время, неумолимое время сдвигает их, проводя четкие линии, уходящие за крыши домов. Во двориках, за сумрачными арками, скрывается вожделенная прохлада, но и туда врывается духота раскаленных улиц

На метеостанции «Восточная» градусник показывал -49С. Зима в этом году была особенно суровая. С октября температура падала, а в декабре и январе ртутный столбик днём не поднимался выше -35С.

Негоже, конечно, в фашиста влюбляться. Придумала, что, на самом деле, он и не фашист вовсе, а секретный советский шпион.

Худощавый школьник умолял очкарика-отца подарить ему гидрокостюм, жилет и баллоны для дайвинга, если получится с первой попытки поступить в университет.

«— А вот представь, — решил Андрей продолжить тему, которая, после того как ее сполоснули водкой, вдруг засверкала перед ним первозданной чистотой. — Вот представь, если бы он, — хозяин квартиры кивком головы указал на летчика, продолжавшего уверенно смотреть в небо, — решил все-таки с нами пообщаться. Допустим, так сказать, недопустимое… И о чем бы ты его спросил? Юрка, почему-то почти отрезвевший, мрачно произнес: — Если бы да кабы… Раз такое невозможно в реальности, чего в это лезть! — Ну, а все-таки…. Ну, ты представь, хотя бы только на минуту… Вот у тебя открылась эта уникальная возможность — и что? Кандидат чуть подумал. — Ну, спросил бы, поступит ли мой сын на следующий год в университет… А может, о конце света. Да что ты прицепился ко мне! Глупость все это, дурацкие фантазии двух нетрезвых интеллигентов! Сам-то ты — о чем бы спросил?..»

«Люблю эту маленькую семью. Глеб и его мама. В этом доме я свой, родной. У них как-то по-особенному хорошо. Спокойно, тихо, уютно. — Что у тебя нового? — негромко спрашивает Глеб. Он курит, сигаретный дым тонкой струйкой течет от его пальцев к приоткрытой форточке. — Да так, ничего. Мелочи... Я отвечаю другу — а сам в это время думаю, что за время, прошедшее с моего прошлого посещения, и впрямь ничего не произошло в жизни. Почти ничего…»

«Два года назад заехала старуха в этот чужой для нее район Москвы, и теперь сложилось так, что единственный человек, кто еще уделял ей внимание, была вот эта работница прокатного пункта, разместившегося в высоком нижнем этаже жилого крупнопанельного дома. По всем статьям приемщица годилась старухе в дочки, а разговаривали они на равных. Может быть, оттого, что старуха не поучала, не кичилась своей старостью, а приемщица не подчеркивала свою сравнительную молодость, а может быть, потому, что женские судьбы их были похожи в главном — приемщица тоже осталась вдовой в двадцать два, едва родив. Старухиного мужа и его поколение выкосила война, а мужа приемщицы и его ровесников — бутылка. Не дай Бог — сравнивать с войной, но и бутылка — оружие массового уничтожения. Из тех, кого она прокатала, как тесто на лапшу, многие живые только по форме, а не по содержанию…»

«Только что Всеволод Крестовский закончил апробацию своего нового технического детища и был сильно удивлен полученным результатом. Классификатор психических состояний зафиксировал у его сослуживца — настоящего фаната науки Аркадия Звездоносцева совсем низкий коэффициент добра. После окончания института Всеволод работал с Аркадием в Научно-конструкторском бюро вычислительных систем и часто обсуждал с ним всевозможные технические вопросы, мечтая сделать грандиозное открытие. Зато у вечного скептика технаря Коли Королева, которого трудно было заподозрить в какой-либо сентиментальности, добра оказалось намного больше…»