Проза

В Киеве все шло своим чередом. Бывший сотрудник принес трубки Гейгера, чтобы я собрал радиометры – себе и ему. Я обрадовался, померил все вещи в киевской квартире, что-то выбросил, что-то отмыл-отстирал. Любимые домашние тапочки завернул в полиэтиленовый пакет и вынес на балкон – они фонили сильнее всего. Когда радиометр упорно ничего не показывал, мерил эти тапочки: зашкаливает – значит, прибор в порядке. Он добросовестно служил нам еще долго. Когда решали, куда вывезти детей на лето 1988г, поехали с радиометром в Полтавскую область – ходили слухи, что ее обошли радиоактивные осадки 1986г. Меряли упавшие деревья, пни, кусты (в Киеве это еще кое-где фонило). Все было чисто – значит, местными продуктами детей можно спокойно кормить. Я хотел сделать радиометр для продуктов, посчитал необходимое количество свинца для экрана – и забросил эту идею.

Фридриха-Вильгельма называли королем-солдатом. Его сын в первый же год своего правления удостоился прозвища короля-философа. Для этого имелись основания. С первых же дней своего царствования Фридрих стал реформировать Пруссию на основах Просвещения, пригласив в Берлин в качестве советника самого Вольтера, с которым вступил в переписку еще будучи кронпринцем. У Фридриха и Вольтера имелось немало общего. Оба были не только великими честолюбцами, но и людьми большого ума, господствовавшего над всеми другими душевными свойствами. Оба живо интересовались важнейшими проблемами мироздания, оставаясь при этом скептиками и мизантропами, лучше всего подмечавшими отрицательные стороны жизни. Оба не желали коренной ломки существующего порядка во имя каких–либо утопических идеалов. Эта общность и была основой их дружбы, продолжавшейся довольно долго, но завершившейся полным разрывом.

А еще самое страшное, что со всеми случается, — это когда глюки находят, то есть с ума сходишь. Часто специально делают, чтобы крыша поехала. Допустим, укололся он, впал в кайф, а тут телефон звонит. Он снимает трубку и слышит: «Это я, твоя смерть!» Шутка такая. А у него уже крыша поехала, всюду чудится смерть. Или одного парня у нас запугали, что вот-вот менты придут, он и простоял неподвижно восемь часов у дверного глазка, пока не свалился. Ну а третий сам с ума сошел. Всё ему мерещилось, что он заболел какой-то страшной болезнью, раздевался, подходил к зеркалу, нас подзывал и говорил: «Посмотрите, насквозь же видно, вот она, болезнь!» Мы его жалели, три дня не давали колоться, чтобы очнулся. Но он так и не очухался, увезли в психушку.

В отличие от стюардесс союзных линий эти в форме красного цвета, выглядят в салоне как менструальные тампоны, все пухлые и некрасивые. Стараются быть изысканно вежливыми и это им изредка удается, но в глазах классовая ненависть слуги к хозяину. Почему-то все в черных чулках. Если еще волосы черные, как вон у той, то о-о-очень напоминает флаг в трауре! Какому болвану пришла в голову идея выкрасить их во все красное?

Деда не расстреляли, а посадили в тюрьму, а затем отправили в ссылку. С середины двадцатых из мест заключения он уже не вылезал. В столыпинском вагоне он объездил всю страну, побывал во всех лагерях от Бреста до Владивостока. В тридцать третьем он был на Соловках. В тридцать восьмом его чудом не прикончили на знаменитых Кашкетинских расстрелах, откуда мало кто выбрался живым. В сорок первом ему все это надоело, и он записался в добровольцы, был отправлен ("в этой вот телогрейке") в штрафбат, где умудрился провоевать до весны сорок пятого ("и-и-и-и, состав менялся каждый месяц, а я вить всё еще живо-о-ой..."). Был ранен раз пятнадцать и не единожды награжден.

– Вы пиво не пьете? Почему? Вредно для печени? Кто сказал? Шофер рыбной цистерны? А что полезно он не говорил? Портвейн таврический? Ясно. Теперь буду знать. – Мне кило моченых яблок. Вот этих. Да, конечно, и рассол налейте. Теперь капустки этой пол кило и этой с клюквочкой кило. Огурцы не надо. Бочкой сильно отдают. Помидорки… Вот эти, махонькие. Да-да, потверже. – Ой, нет, девочки, не могу. Черемшу в другой раз. Я ж еще в мясном корпусе не был, а вы ж понимаете, сколько я там оставлю, если жена хочет пожарить битки, а я сварить холодец!