Проза

Лес завесили веревками с красными флажками – умный вроде бы зверь волк, а вот через такую дурацкую преграду не пойдет. "Ну, что в ней страшного, в этой веревке? Что страшного в этих флажках? Беги – никого же за ними нет. Олень пронесется, спокойно перешагнет лось, заяц, еж пробегут, не останавливаясь – дуракам легче жить на свете. А волка что-то удерживает. Видно, не всегда ум выручает.

Покончив с евреями, казаки перерезали и поляков. "Как вы поступили с евреями, так и мы поступаем с вами", – заявил Кривонос польским старшинам. Перед тем, как убить князя Четвертинского, казаки изнасиловали у него на глазах жену и двух дочерей. А князь был очень тучным и не мог стоять на ногах. И подошел мельник из бывших крепостных, снял шапку и сказал с насмешкой: "Что пан прикажет?"

«Дима садится на ступеньки и начинает читать. Кутин, рассматривая прорехи на сетке, слушает сначала рассеянно: надтреснутый голос чтеца доносится к нему как будто издалека, сквозь пленку собственных Сашкиных дум. Потом какое-то место в сочинении приятеля трогает его за живое — он прислушивается, придвигается на своей низенькой скамеечке поближе к автору. И застывает, опустив глаза...»

«Под вечер прошел теплый весенний дождь и во дворе нашего лагеря стояли лужи. Но мы кое-как все-таки построили ребят на торжественную линейку. Как бывшая пионервожатая, я сказала приветственную речь, подгадывая так, чтобы окончить ее к наступлению темноты. В Севастополе темнеет быстро...»

«Мой наивный интернационализм слетел в советской армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу...Мой наивный интернационализм слетел в советской армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу.

«Старость, старость… По молодости Петр Иванович был куда тверже. На службе, дома… Бывало, и ремешком пользовал детей, научал уму-разуму. Раза два или три… Как-то и внучку шлепнул по попе: малышка противилась вернуться в детсад, чтобы отдать “позаимствованную” там игрушку. Какими мы — люди — бываем курьезными…»

«Счастливая и весёлая жизнь коноплянок продлится недолго. Через пару-тройку недель прилетит самец варакушки. Он тоже любит мой сад, и уступать обжитое уютное пространство не захочет. Варакушка — это просто стихийное бедствие для других пернатых. Чтобы прогнать коноплянку, варакушка будет третировать несчастную птичку, воспроизводя самые тревожные, самые отчаянные крики, какие только возможны. Варакушке это легко: она мастерски подражает голосам самых разных птиц, великий полиглот пернатого царства...»

«— Я отлично понимаю, что не могу рассчитывать на взаимные чувства, — сухо продолжила Лена. — Но чтобы стать красавицей, нужно время. Теперь о сущности контракта. Я оставлю вам по доверенности свой бизнес. Вы должны сохранить мою фирму. Это обязательное условие контракта. Все, что вам удастся заработать сверх обычной прибыли, достанется вам. Завтра я уезжаю. Главный бухгалтер фирмы — мой дядя, он вам поможет. Кроме того, я оставлю вам свой сотовый телефон. Вы согласны?..»

Дождь задался с самого утра. Софа сидела возле искупанного, сияющего Фимы и смотрела на него. Его глаза были прикрыты, на лице не было новых морщин, но выражение лица, кажется, изменилось. Этого Софа боялась. Она знала, что человек, который начинает дорогу в другой мир, сначала меняется в лице, в буквальном смысле слова.

Конечно, он знал, что такое бывает, он слышал об этом, читал, видел на экране. Но это всё было, считал он, скорей всего, художественное преувеличение. Иногда друзья-знакомые за стаканом виски рассказывали что-то подобное, но опять-таки – разве можно принимать всерьез эти полупьяные «мужские разговоры?» А тут оказалось, что всё это на самом деле, а не только в эротических снах...

Концерт для скрипки с оркестром пролетает одним дублем, без остановок, уточнений, повторений и исправлений. Это похоже на слаженную машину, все части которой по отдельности работают безукоризненно, а все вместе составляют гармоничное целое. Такое впечатление, что солистка работает с этим оркестром много и постоянно.

Вскоре в город стала проникать Европа. Яшка Кац получил элегантный бельгийский велосипед "Brenabor". Нюмка – итальянскую малокалиберку. Когда Еврейский театр вернулся после львовских гастролей, Мишке тоже кое-что досталось: тетя Двора привезла невиданные вещи: элегантный фонарик "Daimon", авторучку "Parker" с золотым пером и расшитую цветным узором гуцульскую дубленку из Закопане.

Домохозяйка чувствует себя преданной. То, что красота любви не облагается пошлиной деторождения, ставит ее в тупик. Это – прекрасная пошлина, все с нею сопряженное было смыслом ее жизни. Счастлив, у кого в жизни есть смысл, теперь искать его придется в другом. Стоя перед доской объявлений, она читает по складам: "Куда пойти учиться?" и все еще привычно славит своим дыханьем красоту любви.

Всё выглядело странно до абсурдности. Кадры были смонтированы так, что все акценты сместились. Сначала обозначилась красивая фигура Смита в этих его «львиных» сединах, читавшего доклад по школьной тетрадке. Статуя Свободы на экране делала из него настоящего революционера от науки. Потом показали, как он покидает трибуну, почему-то безумно разгневанный, с лицом яростного Саваофа. И вдруг на весь экран продемонстрировали ее, Агату Рапопорт, окруженную не известными ей физиками. Она и не знала, что выглядит так нелепо – с какой-то безуминкой во взгляде, взлохмаченная, со съехавшей на сторону ниткой жемчуга. Комментарий звучал так: «Физик Агата Рапопорт обсуждает с коллегами доклад Нобелевского лауреата». Но злобная физиономия председательствующего, тоже попавшая в кадр, противоречила благостности комментария...

Властям буканиры заявили, что они негоцианты и собираются идти в Гондурасский залив за кампешевым деревом. На самом же деле – планировали взять приступом и ограбить Портобело, а здесь занимались вербовкой людей. На купцов эти пиратские физиономии походили мало, к тому же город наполнился слухами о предстоящем походе, да только городские власти, напуганные количеством полупьяных бандитов, не собирались вести расследование...