Проза

Первый свой борщ трёхлетняя Лидочка сварила из тёртого кирпича и травы. Для куклы Наташи. Радостная позвала бабушку похвастаться.

Я проснулся в десять, почувствовав лицом солнечное тепло и яркий свет, пробивавшийся сквозь веки и раздражавший глаза. Дядя Саша рано ушёл на работу, а для меня настал первый день весенних каникул.

Помню, как рассказала Вите о своем желании вспомнить то, чему семь лет училась в музыкалке, как он, помолчав, начал размышлять вслух о том, что мы слишком многое прячем в себе, не даем выхода своему внутреннему художнику, что-то такое он говорил.

Давно это было, более десяти лет назад, увлёкся я тогда компьютерными играми и больше всего нравилось летать на самолётах. Нравились все три степени свободы, все три вектора. Всегда хотелось взлететь и увидеть всё сверху.

– Где же твои феи? – Поинтересовался я. И он показал мне пустую клетку, заявив, что там находится восемь лесных духов, которых поймал он лично, наделённый двойным зрением – то есть умением видеть не только явное, но и потустороннее. Не раз я слышал о том, что ирландцы редкие шутники, которые не прочь надуть путешественника.

Вечером, лежа в кровати, Паша раскрыл свой подарок и торопливо записал: «хочу быть взрослым». Мальчик отложил записную книжку, погасил ночник и через минуту уснул.

Но вот Андрюша спокойно поднял отрезанное ухо и бросил его в умывальник. Потом остановил стонущего Юрия Юрьевича и усадил назад в кресло.

Они приблизились к очередному фонарю. Теперь блики заиграли на ее губах. Он замер на мгновение, борясь с желанием без предисловий и долгих окольных фраз, здесь же обнять ее и зарыться лицом в невообразимый беспорядок на ее голове.

– Молодой человек, возьмите цветок! – неожиданно, раздался женский голос за спиной. Замедлив шаги, я обернулся и увидел двух полненьких девушек. Одна из них прижимала к себе букет красных тюльпанов, другая протягивала цветок явно из этой серии. Поодаль виднелась и клумба, с которой цветы очевидно, и были только что сорваны. Подобное обращение ко мне, мужчине пятидесяти трех лет, конечно, радовало.

Вернувшись в гостиную, Иван Яковлевич взял с полки, где стояли альбомы с коллекцией марок, лупу с подсветкой и попытался как следует изучить новообразование. Да, весьма похоже, что это и впрямь клещ. Но полной уверенности не было, уж очень малюсенькая штучка, даже с увеличением толком не разобрать.

Стояли мы с пяти утра, сельпо открывают в девять. Вот одна горемычная и говорит: «Ой, не могу больше терпеть. Живот сейчас разорвётся». За ней бабка стояла, божий одуванчик, советует ей: «Сходи, чего терпеть, ни то и вправду лопнешь». Горемычная боится отойти: «Вы меня потом не впустите».

Утро принесло с собой какую-то необычную яркость и свежесть. Виктор проснулся от звуков, словно врывающихся в квартиру со всех сторон. Он приоткрыл глаза и увидел, что оба окна в комнате были распахнуты настежь. С кухни доносился шум закипающего чайника и шлепки босых ног по линолеуму.

Её волосы пахли пышными хризантемами, умытыми росой и обласканными солнцем, а от него струился запах осеннего леса, вобравшего аромат грибов, ягод, свежей опавшей листвы и молодой хвои. Молодые люди посмотрели друг другу в глаза и сразу поняли, что видели один и тот же сон, потому что они - половинки.

Закончив работу, матросы запоздало втянули головы в вороты бушлатов и облегченно нырнули обратно в чрево ракетоносца. Подальше от несущейся на них ноябрьской пурги. Ветер пригоршнями бросал в лицо колючую тяжелую, словно свинцовая дробь, снежную крупу.

Печатник Игорь Иванович Херонов перешёл к нам в типографию из конкурирующей фирмы, о которой полиграфисты отзывались, как о концлагере. Всем своим видом наш новый сотрудник подтверждал эти слухи. Он был худой, сутулый и вялый. С седыми волосами и, казалось, с седым сердцем.