Проза

Не сведи Шляйхер Гинденбурга с Гитлером тогда, в октябре 31-го года, долго ещё жил бы и он, и его несчастная жена, да и мировая история пошла бы другим путем, минуя самый кровавый и жуткий свой закоулок — тупик…

У поляков есть слово – «сгон». Мгновение, когда смерть входит в человека, изгоняя из него жизнь, и он испускает дух. Умерший рассказать об этом миге не может, а Натан его запомнил: навык ловить переходы всё-таки сработал.

Шествие евреев замыкало колено Дана. И только это спасло их от еще больших потерь. Дан — змей на дороге, аспид, жалящий в пяту зазевавшегося врага. Дан, ставящий судей над Израилем и рождающий ему великих воинов.

Ицик не знал значения слов «молочный сахар». В гетто этого никто не знал. В языке идиш этого тоже не было. Он ничего не понял и протянул бутылку с молоком ефрейтору Шнайбе.

Спасались дорогие мои родственники от нашествия гитлеровской саранчи второпях, только успев прихватить документы, часики да бусики и зачем-то Шурину плюшевую куклу, без которой она спать не могла. Лишь на вокзале спохватились, что ни есть, ни пить — ничего с собой не взяли. Чтоб те оккупанты проклятые подавились, когда войдут в наш дом!

Дядя Лёня, отец Бори, сказал, что решать, конечно же, самому Борису, короче говоря, лишь бы он был счастлив. Тётя Лия, Борина мама, недовольна и не только потому, что невеста «не из наших», и не только из-за того, что она «с прицепом» (я впервые услышал этот термин), упрекает супруга в легкомыслии и равнодушии. Ее сын, конечно же, достоин большего, и надо как-то… «Да, надо! — вылез я. — А вот как?»

В это время среди городских шумов я услышал музыку с небес, какие-то тихие ангельские голоса. Я не успел толком расслышать и понять, что это, как музыка прекратилась. Еще несколько секунд я прислушивался, потом решил, что это слуховая галлюцинация, шагнул неопределенно вперед, придумывая, чем занять длинный вечер в этом сплетении эпох и стилей… Как вдруг музыка грянула снова.

Тогда меж них и пробежала искра, мощный электрический заряд, ее ручка дрожит, вот-вот салатницу выронит, а он — рыцарь и джентльмен, не выпуская запястья, другой, свободной рукой помогает ей удержать на весу тяжеленную бомбу, а ну, как рванет!

И пришла в голову мысль, не более дикая, чем все остальные. — Подобно тому, как Томас Манн сказал себе и другим: «Германия — там, где я», так говорю и я себе: «Свобода — там, где я». Та самая внутренняя. У Томаса Манна Германия тоже внутренняя была.

…Занавес медленно пополз вверх, два дюжих молодца выкатили на сцену роскошный рояль «К. Бехштейн», а вальяжный конферансье с помпой объявил, что несравненный Петр Константинович уже в двух кварталах от театра: «Господа, имейте хоть каплю совести! Кругом, между прочим, война! Человек был в дороге несколько суток. Разве не должен он спокойно умыться и переодеться? Администрация театра, чтобы заполнить вынужденную паузу, предлагает уважаемой публике послушать короткое музыкальное выступление чудо-ребёнка. Всего несколько минут, господа!». По залу пронёсся недовольный ропот. В задних рядах кто-то громко свистнул…

Старик вздохнул и снова зашелестел страницами. Последний год он только и делал, что размышлял о всяких непонятных вещах. Вообще-то, положительные и отрицательные заряды – абстракция физиков. Но, выделив из себя два противоположных потока, Разум прислал их на Землю, как потенциально-единое творческое начало. Вот и выходит, что все мы мозаика вселенского калейдоскопа. А мог ли он такую гигантскую задачу доверить не гиганту? Вот и познаёт самого себя через нас. Вот и играет сам с собой в шахматы. А стало быть, и люди не пешки в его ещё незаконченной шахматной партии.

Открываю глаза, и снова смотрю во двор. Призрачные гости больше не ищут меня. Чемоданы выскальзывают из рук, а их владельцы таращатся вверх, провожая взглядом уплывающий в небо остров. С него сыплется земля и ошметки корней, падают ракушки и глина. Остров быстро мельчает, превращается в далёкую искру, она долго не тает, блуждает по небу и кажется, теперь на поясе Ориона появилась четвёртая звезда.

И вдруг её внимание привлекли длинные, золотистые волосы сидящей на камне девушки. Девушка сидела к Нюрочке спиной, и Нюрочке так захотелось заглянуть в её лицо, что она обошла камень, сжимая в ладони свой кулёк с ракушками, и вдруг с ужасом увидела, что вместо ног у девушки был блестящий, чешуйчатый хвост, который переливался на солнце так, что слепило глаза. Глаза у девушки были зелёными, а нос курносый, и когда она увидела удивление Нюрочки, она звонко рассмеялась.

«Сегодня в 3 часа 14 минут пополудни рядом с подъездом, в котором он проживает, был поцелован известный писатель Виктор Р. На видео с камеры наблюдения вы можете видеть, как это происходило. Скорая помощь, вызванная буквально спустя пару минут кем-то из прохожих, увезла Виктора в больницу. Писатель пока не приходил в сознание, врачи оценивают его состояние как стабильно тяжёлое, делают всё возможное и не дают никаких прогнозов. «Новости минуты» будут следить за развитием событий».

Впрочем, скоро во дворе всё наладилось, ксенофобия не прижилась – играть с Надей никто не отказывался. Бегала она быстро, мяч бросала хорошо, голос имела громкий и властный, смеялась заразительно всеми ямочками и локонами. И устоять против такой красоты мальчишки не могли, Надя стала своей.