Проза

Обедать-обедать-обедать! Благоговейно-почтительный подобострастный шепоток – кошерная еда аж из Израиля – можете себе представить. В Израиль почти никто не собирается, но все мы здесь так или иначе благодаря братьям-евреям – оттуда, из – страны-страны далекой – под древним названием из древних молитв. Это понимают все – тем более что сохнутовская команда, принимающая нас здесь – израильская.

Понятно, что я раздражала: с одной стороны – еврейка, да ещё и «ничья девочка», то бишь, не блатная, а с другой – отличница, бессменный комсорг курса (а до этого – класса), одна из лучших на курсе, вся такая весёлая и всегда в центре внимания. Наверное, было это всё вполне непереносимо. Вы спросите, почему я была бессменным комсоргом сначала в ЦМШ, а потом в консерватории? Ну, так это же проще простого! Меня единогласно выбирали! И, будучи «уязвимой», или, как говорили в то время, «инвалидом по пятому пункту», не могла отказаться от этой «чести»! Тогда в моей характеристике не было бы убойного «принимает активное участие в общественной жизни школы (курса), являясь комсоргом класса (курса)»! И была бы я ещё более уязвима!

В медицинском документе приводится подробный анамнез больного, начиная с раннего детства. (Это было великой удачей! Ведь врачи подробно описали то, что не прочитаешь ни в каком формулярном списке о службе – характер человека). В медкарте смотрителя по наружной полицейской части Гатчинского дворца коллежского асессора Г.М. Шутова указано, что Герман - третий сын у родителей. И далее: «Как протекало детство неизвестно, но с его воспоминаний ребенком он был всегда здоров.

Насадив на все начальственные посты не верующих в гамбургский счет чинодралов, ректор, не мельтеша, толково управляет Колледжем, студенты охотно несут нам деньги, дипломы выдаются вовремя, статьи печатаются; сытно, бездарно и благолепно под нашими галилейскими небесами. Ядовитая Тамар, тысячекратно опаснее незлобивого Якова, добравшись до власти, начнет мелко, суетливо, по-бабьи подвывая, пакостить. Поэтому я всегда железно голосую вместе с ректором, усвоив за длинную жизнь, что смена начальства не к добру, и прогноз "хуже не будет" под еврейским Солнцем никогда не сбывается.

Одиночество как синоним отстранённости, - главный урок, преподанный Больницей. Тюрьмой, где не наказывают, а излечивают. От настоящих или мнимых преступлений. Оказавшись в больнице, ты сознаёшься в преступлении, котого не совершал, это необходимое условие содержания под стражей. Твоё преступление заключается в том, что ты - не здоров. Это свойство отличает тебя от обычных людей, здоровых и жизнерадостных. Некоторые особенности твоей физиологии подразумевают непростительную ущербность.

Джугашвили-Коба-Сталин-Сосо (дэкаэсэс) думал так: сегодня должно было начаться фактическое уничтожение евреев. Но план этот не до конца был еще ясен ему самому. Гитлер сжигал евреев, печки топил еврейским телом! дым их души шел в небо к Богу! но и то, не смог Гитлер справиться, а сначала сам отбросил свои фашистские коньки, а евреи продолжали жить! и ему, Кобе, надо было теперь почти начинать все сначала! Оттого у Гитлера не получилось, что он, Гитлер, был национал-социалист, а он, Сосо-Коба-Сталин, был социалист интернационалист! Интернациональный социалист!

Пытать или не пытать – эта дилемма снова привела к глубокому расколу между двумя разведывательными службами. Директор ФБР Мюллер и его агенты решительно отказывались принимать участие в «применении методов активного дознания». У них на памяти были судебные процессы, которым подверглись их предшественники в конце 1970-х за нарушение правил проведения следствия. Кроме того, они уже знали, что показания, вырванные страхом и болью, скорее всего, окажутся фальшивыми, и Бюро только потеряет время, идя по ложному следу.31 Мы ещё не знаем, какими методами ЦРУ удалось выследить в Пакистане лидера аль-кайды, Осаму Бин Ладена, точно направить к его обиталищу десантный отряд на двух вертолётах и уничтожить врага, виновного в гибели тысяч американцев. Но можно быть уверенным: если бы его взяли живым и доставили на суд в США, нашлись бы юридические крючкотворы, которые с азартом начали составлять список «прав подозреваемого», нарушенных злыми диверсантами при задержании, и требовать снятия с него всех обвинений, а под суд отдать «морских котиков».

Убийцы. Массовое убийство в Гиркальнисе готовили руководители местных органов власти[3]: Ковальчукас – работник полиции или службы безопасности (saugumas) Расейняйского уезда, уже упомянутый Лукминас Юозас – в качестве начальника полиции Гиркальниса, Мичкус Юргис – руководитель Гиркальнисской волости, и Качюнас Казис – руководитель местечка Гиркальнис. Они представляли собой важную часть вертикали зла, начинавшейся с руководителей Третьего Рейха.

В субботу 12 июля 1941 года около 5000 мужчин-евреев в возрасте от 16 до 75 лет были вытащены из своих домов. Их погнали за город и там расстреляли. Мой брат Моше Кизельштейн и отец моей будущей жены Ехиэль Лин были в их числе. Каждый день казни и убийства продолжались: любой имел право убить беззащитного еврея. Кто мог, прятались от рук палачей. Жертвами первых акций – в синагоге и в кровавую субботу – стали исключительно мужчины, и в результате женщины и дети остались без глав семейств, когда их положение и без того было тяжелейшее.

Одной из главных задач исторических мыслителей – древнееврейского и древнерусского авторов – было обоснование возникновения и существования царской власти, ее сакральности и законности («кого избрал Господь» и «кто стал княжить»). Оба писателя творили в молодой стране, гордой своими достижениями, помнящей о тяжёлом пути, который пришлось пройти за последний век или два и ещё – помнящей, хотя и смутно, о времени догосударственном, доцивилизованном. И вопрос о том, как стоит оценивать недавнее прошлое, русский монах и израильский священник решали одинаково – в пользу того, что позже назовут историческим прогрессом.

В студенческие годы Вивьен посещал студию на Бородинской по приглашению Вс. Мейерхольда. В постановке «Маскарада» Мейерхольд поручил Вивьену роль Пьеро. В 1918 году Вивьен стал одним из организаторов, а затем руководителем Школы актерского мастерства (ШАМ) в Петрограде (позднее Ленинградский театральный институт им. А. Н. Островского, ныне — Петербургская государственная академия театрального искусства). В 1919 году Вивьен был арестован ЧК по ложному доносу. Известен факт вмешательства Ленина, пославшего телеграмму с пометкой «Вне очереди» в Самару, в Особый отдел Туркестанского фронта: «СООБЩИТЕ СЕРЬЕЗНЫ ЛИ УЛИКИ ПРОТИВ ЛЕОНИДА СЕРГЕЕВИЧА ВИВЬЕНА». А в это время в Петрограде ученики Вивьена стучались во все двери, звонили, ходили в ЧК. Когда освобождённый Вивьен вернулся, студенты не дали ему войти, а усадили в кресло и внесли на руках в Школу актерского мастерства.

Потом, в течение многих лет я часто наблюдала одну и ту же картину: папа стоит перед портретом бабушки и поёт арию Дубровского или разговаривает с бабушкой, абсолютно абстрагируясь от окружающего мира. Я даже перестала обращать на это внимание, а где-то в возрасте лет четырнадцати и старше в глубине души воспринимала папины монологи и пение перед портретом, как некую чудаковатость. И хотя я всю жизнь боготворила отца, это не мешало мне, со свойственным молодости чувством апломба и превосходства над старшими, внутренне скрытно усмехаться над ним в такие моменты.

Субкультура русской юдофобии постепенно обрела крепкую корневую систему в виде специфической мифологии, в которой особую значимость имели золото и кровь, ставшие некими символами мировой власти, якобы находящейся в руках евреев. Символ золота олицетворялся в понятии «все золото мира», которое якобы находится в руках у евреев, благодаря чему те властвуют над королями и правительствами. Символ крови превращался в предмет магических действий и воплощался в приписываемых евреям ритуальных убийствах христианских детей для получения их невинной крови при подготовке к пасхальным ритуалам. Бытовая юдофобия в России в ХIХ веке приняла глобальный характер и впиталась во все слои населения, не исключая творческую интеллигенцию. Ее обильно подпитывала антиеврейская политика государства. Их слияние стало одной из наиболее трагических страниц российской истории [1].

До конца дней своих не забыть мне – десятки заколоченных багряных гробов над сплошной человеческой толпой, над сполохами ярко-рыжего подсолнуха. Плавно плыли они от молодого шахтерского городка к вечной кладбищенской тишине на опаленных солнцем донецких курганах.