Проза

Только приземлившись вчера в аэропорту Женевы, я вдруг поняла, что ничего не знаю про Швейцарию. Не то чтобы я плохо учила в школе историю, но этот предмет тогда сводился исключительно к борьбе классов. И это было не столь уж и плохо. Потому что так было даже легче готовиться к экзаменам: просто меняешь рабовладельцев на феодалов и, соответственно, названия тех, кого они эксплуатировали, в зависимости от этапа развития человечества, а в тонкости типа Швейцарии можно было не углубляться. Кроме того, любому, даже совсем тупому гражданину СССР был доступен конечный смысл бытия, что позволяло ему чувствовать себя уверенно и взирать на обитателей других стран как на существ неполноценных и далеких от истины. А теперь все вокруг стало неопределенным и погрузилось во мрак. И, оказавшись за границей, я неизменно чувствую себя потерянной и жалкой, так как мне совершенно нечего противопоставить сытым и довольным собой представителям общества потребления, о которых я, ко всему прочему, еще и ничего толком не знаю.

В мире нет более банальной и одновременно более сложной проблемы, чем смерть. Банальность в её естественности и неизбежности для всего живого и вообще материального. Сложность в том, что она есть, но не существует как часть самого бытия. В мир она приходит как свидетельство чего-то совершенно иного.

Первые поселенцы появились в этих местах более трёхсот лет назад. Левый берег речки Тёмная, прозванной так, вероятно, из-за глубины, а может, и по другим каким тайным причинам — места-то здесь глухие, привлёк их сравнительно ровным открытым берегом и обширным по обе стороны редколесьем, которое в первые же годы обживания местности было значительно вырублено — пошло на первоначальные постройки и большей частью на дрова.

Опыт комментария к биографии А. Я. Гурова (1872–1932), родоначальника амурской археологии

За городом — древняя, как сказ праотцов, развилка: все её дороги ведут к храму, и каждая из них — излюбленная. Феликс выбирает окольную, сначала через Червлёный лес, а после — отлогой пустошью. Вышнегорский храм взмывает над стоялым покосом, отовсюду зрим, даже в непогоду греют душу купола.

Его бывший сокурсник, ангольский негр Антонио, так и не приноровился к гололёду. Раз или два за зиму, а бывало и чаще, он и сам падал на скользком тротуаре. Вставал, стряхивая вместе со снегом нечто накопившееся и лишнее. Вот грядёт вторая зима в Сибири, а он ещё ни разу не распластался. Так помыслил Леонид на крыльце мужского общежития и, тут же позабыв, широко зашагал по первой позёмке.

Гриша (друг моего мужа Жени) переехал к нам в Нью-Йорк из далёкого и жаркого города Сент-Луиса. В Москве Гриша работал врачом-психиатром, а в Америке стал массажистом, так как после нескольких отчаянных попыток он не смог сдать экзамен на звание MD. Был Гриша уже немолод, сорока девяти лет, характера вяло-депрессивного (что неудивительно при такой профессии), и, чтобы не впасть в настоящую депрессию, решил прекратить мороку со сдачей экзаменов на врача и окончательно остановиться на профессии массажиста. Массаж в то время входил в моду и хорошо оплачивался. В конце восьмидесятых в Нью-Йорке было больше возможностей для трудоустройства, к тому же мы помогли Грише снять недорогую квартиру по соседству.

Виталию вновь снился страшный сон. Тот сон, который случился наяву полгода назад. Подсознание запечатлело каждое мгновение этой жуткой ночи, заставляя мучиться его все сильней. Он помнил все. Помнил, как ругался со своей женой Ритой, как кричал на нее, нервно сжимая руль автомобиля в руках, как не заметил женщину перед машиной. Он помнил все…