Проза

Злые языки утверждают, что неслучайно ровно через полгода после того звонка прогрессивный критик Кукша отбыл в командировку в Соединенные Штаты с чтением лекций в американских университетах, а командировками этими ведала, а вернее, держала их мертвой хваткой в своих руках некая Виктория Леопольдовна Мамочкина, которая, кроме того, что была однофамилицей нашего героя, являлась вдобавок еще и его родной тетей.

Полицейская машина подлетела минуты через три. За ней – ещё одна. За ней – пожарная машина. За ней – скорая помощь. Потом начали подъезжать какие-то машины без опознавательных знаков, но явно имевшие право на участие в событии.

Рассказы Ильи Игнатьевича о птицах Ксения Ивановна слушала вполуха, хотя виду не подавала. Думала о своем. То мужа вспоминала, еще молодого, до болезни, то консерваторский класс с белым роялем, то медучилище, то ясные глаза мальчишки в детской комнате и голос его, очень искренний: «Я потому, тетенька милиционер, Сашка порезал, что он биту мою зажал. Хорошая бита, сам лил...»

- Ты не понимаешь, что счастье – это мелкие радости. В больших количества на нас обрушиваются только неприятности. Вот посмотри, солнце светит, чистый воздух, тепло, речка извивается, или даже не речка, а канавка с бегущей водичкой, неважно

Гроза приближалась. Череда зарниц, что полыхали на окоеме темных скал в пятнадцати милях отсюда, переползла в долину, от чего все, что было в ней за какие-то мгновения оказалось внутри клокочущего котла, наполненного мутным желто-зеленым светом, над которым непрерывно рокотали тяжелые барабаны. В такие минуты сдается, что барабаны то ли возвещают, то ль сами вызывают приход, если не сказать пришествие, чего-то невыразимого, чему пока что в языке не подыскали подходящих слов.

За день Моисей-пострел провернул до фига дел – поиграл в бис на бис, аид-пирамид, натаскал воды в саркофаг, нарубил дров для ладьи Ра (ау, тимур, пионер-хромец!), намял глин – и теперь зажег жир свеч, достал, малец, резец, да и давай вбивать клин, лепить пельмень-текст, развозить зерно по пластам куч, разводить размазню каш по столу, катать письмена, что твой скарабей…

Наконец они появились у ярко освещённого входа. Женщины в вечерних платьях – яркие, с вызывающим видом, говорят, громко, возбужденно, то и дело оборачиваясь к следующим за ними мужчинам. Мужчины – все в темно-синих костюмах, руки в карманах, живот вперёд, самонадеянные, самодовольные. В общем, то, что называется "чистая публика".

Дорога, ведущая в наш город, начинается далеко на западе. Сначала она идёт через пустыню Мохаве, поросшую седыми кактусами. Говорят, летом здесь так жарко, что дожди пересыхают прямо в воздухе, не достигая песчаной земли, зато весной пустыня покрывается ярким оранжевым ковром, простирающимся до горизонта. Потом дорога поднимается выше и вьётся асфальтовой лентой через лунный пейзаж Аризоны. То расширяясь, то сужаясь, она взбирается на плоскогорье Нью-Мексико и стелется к волнистой линии гор на горизонте, за которой лежат прерии Техаса. И дальше, дальше посреди выжженной травы, под высоким голубым небом, обдуваемая всеми ветрами, дорога тянется на восток к гигантским многоярусным развязкам Оклахома-сити.