Проза

Исчез Кусуслик. Трехцветный кот с кляксой на носу, желтыми разводами на мордочке, черными лапками в белых полосках. Исчез и адреса не оставил. Может быть, выбежал в открытую дверь, когда уходили гости, и бродил теперь у помоек, пытаясь разжалобить сердобольных старушек. Может быть его подобрал «на счастье» кто-нибудь из жильцов нового дома и наказывал сейчас, таская за загривок и тыкая мордой в лужу, за то, что Кусуслик неизменно следовал правилу: «Хорошо быть кисою, хорошо собакою, где хочу пописаю, где хочу покакаю». А может быть, в это не хотелось верить, Кусуслик не усидел на рейке открытой форточки, свалился с пятого этажа и вряд ли был счастлив в последние мгновения своей кошачьей жизни, падая вниз головой – не человек ведь.

Бизнесмен Семен Свистулькин был опытным человеком. Он знал, как управлять людьми. У него была два зама, два бухгалтера, два водителя… И много-много менеджеров. Все заменяли друг друга. У него было даже две женщины. И два – члена. Да, два половых члена. Семен Свистулькин был необычным человеком.

Публикуемые ниже произведения Павла Зальцмана носят характер не вполне завершенных заготовок, но тем не менее представляют значительный интерес для понимания творческого метода художника. Рассказ «Запонки» Зальцман включил в один из списков своей прозы, в котором рассказ датирован началом 1955 г.; датированная 1934 г. рукопись «Парагвай», не упоминаемая ни в одном из списков, сохранилась на четырнадцати блокнотных листах (пять в линейку и девять в клетку). Стр. 6 отсутствует, это место обозначено в публикации астерисками: не исключено, что автор просто ошибся в нумерации страниц при переходе на другую бумагу.

Завершается четвертый год – чего именно? Набралось четыре сотни, а то и шесть, а то и восемьсот – прозрений (вряд ли еще та тысяча, которая грезилась, чуть ли не в самом начале). Круглое и звучное число – зычное, и что-то да значащее? «Не четыреста штук чего-то однородного (двадцать сигарет в пакете), а ряд, выросший спонтанно и степенно, где лишь насчитывается такое количество отдельно стоящих – словно окаменелые Орфеи с лирой – «литературных моментов».

Все великое и значительное отсутствует. Отсутствуют душа, бог, смысл жизни, структура и судьба мироздания. Отсутствуют и прочие известные и привычные нам феномены, но их глубочайшего и даже субстанциального отсутствия мы не замечаем, поскольку еще прежде и apriori, как выразился бы философ-классик, у нас в уме и в опыте, часто интуитивно и бессознательно, уже является то или иное представление о них. И мы невольно говорим себе: это ведь только то, что нам в данный момент припомнилось и надумалось о них. А если как следует покопаться в памяти и книгах, то сколько еще других – нет, не наших допотопных, а ставших достоянием мировой культуры философских, религиозных и просто умственно выдающихся концепций – существует на тему души, бога, смысла жизни, структуры и судьбы мироздания. Если же так, то не абсурдно ли или по меньшей мере праздно – утверждать, что речь идет только об отсутствующих феноменах?

Особенно, мягко говоря, раздражало Алёну то, что почти половина, на кого он обращал внимание, из женской братии, тут же превращалась в похотливых самок, готовых на всё под действием его обаяния. Наверное, подмигни случайно его глаз фонарному столбу - и тот бросил бы своё единственное, но важнейшее занятие по освещению наших путей в ночную пору, бросил бы, не раздумывая, без колебаний, ради той лучезарной улыбки, ради сильных, проворных ладоней, ведавших толк в интимных ласках, и ещё ради чёрт знает чего...

Первая публикация рассказа - в журнале "Детская литература", 12, 1988. "Человек, как струна: жизнь его закреплена в начале и конце, а посредине она колеблется, колеблется... Только почему эти вдрызг разбитые «Амурские волны»? Я не могу смотреть, как два старика в пустом огромном доме играют вальс..."

Вагон застучал в ритме фокстрота. В вагоне начались танцы. Белолицый в балахоне непременно хотел танцевать со Стареньким Фанфаном-Тюльпаном. Белый танец, козел, сказала ему деваха, куда лезешь? Деваха подхватила Старенького Фанфана-Тюльпана и погнала его фокстротом в тамбур. По проходу вагона. Тюльпан от радости закидывал голову, хохотал...

...В Афгане задержаться не пришлось. Но и перебежчика не получилось. В бурные времена хлёстких стилизаций Тарантино и Родригеса, Бандераса и Умы Турман внезапная амнистия выгнала предателя несуществующей родины из-за решётки: в новый капиталистический рай я зашёл уже вполне взрослым. Я пришёл в страну, похожую на плацкартный вагон, – те, кто у туалета, безвозвратно проиграли.

В.А. Боярский, докторант кафедры истории русской литературы ХХ века филологического факультета ТГУ, обращается к вопросу о возможном толстовском интертексте «Писем Иванова» Г. И. Газданова.

Мир подростка - непредсказуемый мир. Мир крайнего отчаяния и вселенской доброты. Мир детских страхов и взрослых надежд. И умирать в 15 лет совсем не хочется. А хочется улететь в неизведанный и такой манящий цветной мир прекрасного будущего... Вот только мы, взрослые, сможем ли исполнить чудные мечты маленького взрослого человека?

С огромным удовольствием публикуем рассказ, написанный в 1963 г. известнейшим русским, кубанским писателем-деревенщиком В.И. Лихоносовым, недавно отметившим 77-летие. Поздравляем! "...Сорок лет живу в Краснодаре в томлении, спрашиваю: «Почему здесь нет того, что так сладко грело меня в Пскове, в Вологде?» Юг России особенно растерзан безродным кокетством и какой-то базарно-курортной сутолокой на скрижалях истории. ...Русские потихоньку, помаленьку от всего своего отреклись", - сетует писатель.

(Окончание. Начало в №№ 1, 2)