Проза

Страдивари скрипки делал для лохов. А для нормальных пацанов он делал барабаны!

– Дядь Коль! – позвал Лешик. Николай обернулся и подмигнул Лешику. Лешик ответил тем же. Затем он вылез из-под стола и уселся на полке. Схватился обеими ручонками за матрац, и его взгляд устремился куда-то далеко. Запыхавшийся от восторга Лешик вдруг затаил дыхание и замер. Николай смотрел на Лешика и видел, как тот едет с отцом в Москву. Ничто не могло прервать его пути. Николай увидел и изумился своей догадке. Он видел, как Лешик едет в Москву в следующем году. Никого нет рядом. Только он и папа. И поезд, уносящий его в далекую столицу.

Сережа, когда она вошла в палату, сидел на кровати в белых кальсонах, в белой исподней сорочке и, покашливая, рассказывал что-то веселое своим соседям по комнате. Было раннее утро. Все проснулись, но еще не поднимались с кроватей. Не таким представляла Лексевна в своем воображении мужа, когда искала его и ехала сюда, видела она его жалким, немощным, прикованным к постели, жаждала быть сиделкой, кормить его с ложечки, а перед ней сидел, на первый взгляд, крепкий, с небритой с ночи щетиной на щеках, здоровый мужик, худощавым обликом своим отдаленно напоминающий мужа, словно это был его старший брат. То, что у него нет руки и ноги, не было заметно. Лексевна кинулась к испуганному мужу, обхватила его руками так, что он застонал от боли, закашлялся, и тут только она почувствовала обрубок левой руки.

Осторожно, пригнув голову к земле, показалась мать волчьей стаи – старая волчица. Она бежала уверенно, целенаправленно. Не знал сторож, что у волчицы недавно появился последний выводок (последний для матери всегда дороже всего). Более недели у хищницы не было удачной охоты: подтянуло бока, сосало в области желудка, но она привыкла терпеть. Терпела и сейчас. Не терпели ее дети: тонко и жалобно тявкали. Где взять волчатам еду? И волчица пошла на охоту. Два дня назад случайно нашла она дохлую кобылу. Но другие волки быстро растащили мертвичину. Остались лишь объедки. Нужна была хорошая охота. И волчица пошла на старую деревню. За ней потянулись два волчонка.

Но сегодняшней ночью Антрацит, как окрестили на юбилейном торжестве коня, «хохотал» как-то по-особенному настойчиво и тревожно. «Надо бы выйти посмотреть, что его беспокоит» – решил Иван. Он бесшумно встал, набросил одежду и вышел во двор. В нос резко ударил запах гари. В предчувствии беды Иван кинулся в сторону бани, откуда тянулся шлейф дыма. Так и есть! Из окна раздевалки наружу уже выплескивались языки огня.

Нет больше того волшебного света, который лился на листок бумаги, нет Музы, которая шептала свои заветные слова, нет пони, и даже самолетика… Ничего нет. Все исчезло.

До самого вечера старый охотник готовился. Нашел под застрехой и наточил в кузне ржавый от безделья топор старинной закалки с царским клеймом. Не брал он его в руки с тех пор, как сработал себе в тайне от бабушки липовую домовину и затащил ее на чердак. Опробовал топорик на пеньке, который звал стулок. Оказалось – гвоздь «сотку» рубит с первого раза и без зазубринки на лезвии! Мелкую дробь в патронах 16-го калибра он поменял на свинцовые прутки, нарубив «пули» здесь же. Досыпал и пороха в латунные гильзы. Взял ружье безотказное, двуствольное – старинное, тульское курковое.

И тут из тумана до него донеслись громкие человеческие голоса. «Это меня ищут», – сразу понял он. Впереди замаячили неясные силуэты и из тумана вынырнули три человеческие фигуры в скафандрах. А Ларин вдруг обнаружил, что существ около него уже нет. Он один на болоте. Повернув голову, увидел, что существа стоят недалеко, в стороне, во весь свой двухметровый рост и тоже смотрят на появившихся людей. Ларин хотел крикнуть людям, да так и застыл с открытым ртом, увидев как передний поднимает квантер. Лишь пару секунд длилось это молчаливое созерцание, за которое перед Лариным промелькнуло многое. Он видел двух существ, уходящих в болото, видел человека, уже вскинувшего квантер, и понимал, что тем уже не уйти. И тогда он встрепенулся и закричал во всю мощь: – Не сметь! Не стрелять!

Сибирь. Два пугающих слога. Так барабан отбивает смысл непонятного имени.

Роман-наваждение. Окончание. Начало в №2 2013.

В видоискателе моей видеокамеры — кусок пляжа, на котором восседает скульптор Жан Филипп Пэктон-Гарсия. Он в яркой жёлтой безрукавке, мешковатых бермудах с обширными накладными карманами и, как положено настоящему художнику, значительно и фотогенично бородат. Вокруг него аккуратно расставлены пластмассовые ведёрки различных цветов и размеров, пульверизатор с водой, формочки, лопатки, скребки, кухонные ножи и прочие нехитрые инструменты. На заднем плане — тихая бледно-голубая поверхность озера Делтон, которую время от времени живописно бороздят каяки, катамараны и лёгкие парусные лодки. Жарко.