Проза

Ну и собрались журналисты срочно ехать на родину героя, в чувашскую деревеньку Шоршелы. Чтобы осветить, значит, благостную картину его происхождения. А надо сказать, что Шоршелы свое название получили не случайно: по-чувашски это вроде как комбинация двух слов — болото и грязная вода. И, к ужасу всех ответственных за праздничное освещение этого выдающегося события, названию своему деревенька вполне соответствовала.

Успеху начинания содействовало вызываемое Илоной всеобщее раздражение. Им она была притягательна. К ней тянулись, как ногтями тянутся к язве, не в силах стерпеть зуд. Она словно знала об этом, словно специально: терпите меня такой, какая я есть, вам же этого хочется. Чего стоил ее акцент, с которым в фильмах говорят белокурые эсэсовцы. Но когда с эсэсовским акцентом изъясняется персонифицированное добро, результат обратный: жмуришься на свет, но глаз не отвести.

Вскоре после ареста начались допросы. Сначала их задавал мне аккуратный курносый капитан, задавал культурно, даже с улыбкой: — Зачем вам, гражданин Финько, нужна была антисталинская литература? Кто дал вам запрещённую книгу и с какой целью? Что вы думаете о товарище Сталине и его политике? Вы любите японскую кухню? Вы говорите на японском языке? Почему вы читаете книги японских буржуазных писателей?

Наконец-то пришли те мгновения, которых я так долго ждала. Моя госпожа положила в мое лоно своего маленького внука. Прелестное дитя! Конечно, не понравилось ему, что его туго запеленали, и громко заплакал: «Инга-инга».

Виктор Павлович Чижиков: Послушайте! Что вообще происходит? Это беззаконие какое-то! Меня схватили по дороге на работу! Я просто шёл. Я ничего не делал! Палач: (продолжая задумчиво листать страницы) — Ну, как «ничего». Ты шёл? Шёл. По телефону разговаривал? Разговаривал. Портфель в руках нёс? Нёс… А говоришь ничего «не делал».

Все были в выданных на складе Министерства обороны цивильных, мышиной раскраски «москвошвеевских» костюмах, при галстуках и — почему-то — в шляпах «а-ля родное Политбюро». Всё бы ничего, только вот и женщины летели — так было дешевле, не надо было тратиться на настоящий «Аэрофлот». Роль туалета выполняло ведро, сиротливо приютившееся на виду у всех в уголочке кабины.

В эту ветвь Дикоросли автор находит важным включить, с минимальной редактурой, свои реакции на актуальные события в фейсбуке и Живом Журнале, поскольку там оказалось высказанным, по чувству автора, нечто принципиальное.

Аркадий Степанович, казалось, не заметил столь стремительного бегства своей возлюбленной. Он был занят организацией традиционного мальчишника, с домашним вином, обильной закуской и, конечно же, танцами под патефон. Праздник длился до глубокой ночи. А рано утром к Аркадию Степановичу пришли с обыском. Лилю и соседа-инвалида пригласили в качестве понятых. В тот же день бледная Лиля прибежала к моей бабушке. Всхлипывая и вытирая тыльной стороной ладони слёзы, Лиля залпом выпила стакан воды с валерианой и начала свой рассказ.

Хозяин включил браслет, экран высветил новостной канал. Звук был отвратительный, лицо диктора шло рябью. Это при непогрешимой технологии нео-джи?! Картинка студии внезапно исчезла, сменилась нечёткой съёмкой дерева: Олег разглядел лишь очертания кроны, ветви. Раздался скрежет, похожий на скрип веток в лесу. Экран мигнул, студия вернулась. Лицо диктора безуспешно старалось быть бесстрастным.

И правда, как-то легко он обучился этому крику. Он смотрел на берег, где над склонами возвышались особняки, многие из которых тоже обладали этим пугающим криком. Как хищники, собрались они на богатом добычей побережье, устроили вокруг себя гнёздышки из каменных заборов, кое-где с ветвлениями колючей проволоки, подбитые изнутри для удобства мягкой вечнозелёной туей и можжевельником. Эту территорию они готовы были защищать от надвигающихся высоток, хищными криками отпугивали птиц и наблюдали за морем.

Несколько дней я не мог нормально спать. То и дело я слышал завывания собак по ночам, мне казалось, что у дома кто-то ходит, возможно, так и было. Мне снился труп на болоте и манекен с разорванной окровавленной грудью. Я плохо спал ночью, но хорошо высыпался днём. В один из таких дней ко мне снова зашёл Пимен.

Она в сердцах схватила со стола персик. Чёрный, чугунный персик с сохранившимся на нём маленьким листиком и хотела швырнуть им в гостя, посмевшего укорить её, но сдержалась, и кинула обратно на стол. Стол слегка прогнулся, разошёлся кругами как вода в месте, где упал персик, но тут же выпрямился с коротким натужным стоном. Откуда-то прибежала маленькая собачка, рыжая, с длинными ушами, спаниелька, и принялась облизывать ноги Полины. Её бывшая собачка Бонита.

Откуда появилась эта парочка, тоже было не совсем ясно. Вроде бы появились они из одного примыкавшего к вокзалу переулка; по другой версии вышли они из-за последнего вагона остановившегося на две минуты поезда Мурманск-Адлер, а по третьей версии – из подсобных и складских помещений, во множестве примыкавших к вокзалу. Третья версия представляется наиболее правдоподобной, потому что нагружены они были садовым инструментом, точнее, нагружен был один: он умудрялся тащить на себе бензиновую пилу, канистру с бензином, сумку с инструментами, грабли, лопату, моток верёвки, длинную алюминиевую лестницу и бумажный пакет с шаурмой.

Муж наконец начинает понимать, что с женой происходит что-то неладное, он внимательно смотрит на неё, пытаясь что-то разгадать, но ничего при этом не говорит, ни о чём не спрашивает; он молча занимает место в очереди и одновременно пытается о чём-то договориться с клерками и с людьми в очереди, но ничего путного у него, по всей видимости, не получается. Она садится в кресло в вестибюле, достаёт из сумочки пачку сигарет и как будто сама не знает, что с ней делать, затем нервно раздавливает пачку, бросает её обратно в сумку и застывает, уставившись в одну точку стеклянными невидящими глазами.

С тех пор как ураган по имени Леся Мухомор из Хренова вызвала в Дулибы санстанцию, жизнь председателя Нила Е. Бутерброденко стала непредсказуемой и тревожной. Санитарная комиссия в составе четырёх человек явилась на рассвете в пятницу, что само по себе выбило из режима труда и отдыха, и не дожидаясь, пока Бутерброденко ознакомится с бумагами, рассредоточилась по зданию. Председатель трижды перечитал восемь тетрадных листков, подписанных Л.К. Мухомор, два казённых бланка санстанции, но мало что понял. Вызвал к себе директора школы, человека знающего и рассудительного.