Проза

Для претворения своих планов князь Ода не гнушался использовать иностранцев: португальских торговцев и иезуитских миссионеров. От торговцев он получал скидки на приобретение огнестрельного оружия и налог от их торговли в его владениях. Иезуитские миссионеры должны были помочь ему в борьбе с влиянием буддийских монастырей, и Нобунага стал покровительствовать христианству, разрешив открыть церковь в Киото.

Он любил море, а море его не любило. Так бывает. Лежало томное в лучах солнца, само в себе море. И лес был к нему довольно равнодушен. Впрочем, он иногда себя обманывал, принимая грибы в своей корзинке за знаки внимания. Про город и говорить нечего. Этот жил своей жизнью всегда: куда-то спешили трамваи, заглатывало толпы метро, сияли фонари иллюминаций. И даже если удавалось выхватить из каши знакомое лицо, это ничего не меняло: лицо его тоже не любило.

Бес во мне зудит. Не тот, что на словах желает нам зла, а на деле, запахнувшись в красный плащ, услаждает наш слух и нашу душу пением. Этот, наоборот, понуждал меня, первоначально исполненного самых благих пожеланий, украдкой язвить, провоцировать, подносить несчастным губку, напоенную уксусом под видом вина.

Ты ведь рапсод, Одиссей… И сшиваешь воедино восток и запад, даешь людям другие имена и другие судьбы, проходишь через страну мертвых и ложа богинь и царевен, бросаешь родину, к которой так долго стремился, проводишь корабль между Скиллой и Харибдой и… завидуешь после всего этого ничтожному гребцу, а, может быть, и людям, ставшим животными…

Тонечка! Вы мне жизнь спасли! А я тут валяюсь, как нестроевая древесина под названием бревно, вместо того, чтобы благодарно встать перед вами на колени и.…как порядочный человек и мужчина… просить вас стать моей женой…

Чем хороши неудобные и неприятные обстоятельства? — Они дают прекрасную возможность научиться (обращать внимание на то), что они не навсегда. Учат с благодарностью воспринимать то именно, что обыкновенно вызывает протест: конечность всего сущего.

Авива только улыбнулась, да так, что я тут же превратился в комок плавящегося воска. И всё-таки войдите в моё положение. Начнём с того, что они уезжают в Израиль. Конечно, и я, и все мои еврейские друзья бредили Израилем. Но кто в ту пору в Киеве мог мечтать о выезде в Израиль? Во-вторых, я же был типичным советским человеком со всеми присущими ему страхами. И хотя, возможно это вас рассмешит, я тут же на перроне московского метро втрескался в Авиву. Но всё-таки так сходу жениться?

А из кузова между тем вывели и подняли на помост второго. Этот был невысокого роста, полноватый, в летнем белом, но грязном костюме, в очках. На полицейского совсем не похож. Он сам поспешно, спотыкаясь, залез на помост и на табурет. А когда на него накинули петлю, он растерянно посмотрел на всех и развел маленькими ручками. И потом, пока читали приговор, тоже все разводил руками, словно извинялся — мол, так получилось.

Плакаты действуют! Особенно, если на них указаны ужасающие цифры штрафа. И найдя через интернет фотографию смачно какающей собаки, написав к ней стихи, — как и всякий слушатель русскоязычной радиостанции РЭКА, Боря был склонен к поэзии, — он отправил письмо с опоэтизированной фотографией в муниципалитет с предложением развесить такого рода плакаты через каждые пятьдесят метров вдоль тротуаров.

Он всматривался в горсточку земли, которая все больше напоминала ему золу, и вдруг понял, что воды Потопа разделили надвое его душу и та часть, которая была повязана с прежним миром и с прежней жизнью, навсегда осталась там: земля не отпустила ее, приняла в свои недра, как трясина из его сна.

С этих давних времён, а точнее с 1618 года, сохранился рассказ очевидца об участии казаков-евреев в войсках гетмана реестрового (принятого на службу Речи Посполитой) запорожского казачества, Петра Сагайдачного, которые сражались за московский трон на стороне польского королевича Владислава: «Нас было 11 домохозяев. Еврей же Бераха, сын святого Арона из Тыгловица, когда стрела воткнулась ему в спину, пал на седло. И многие казаки говорили: - О, Боже! Как жалко, что рыцарь еврей Бераха так плачевно скончался».

Судьба-злодейка забросила моего героя в школу пропагандистов РОА... моего героя, расспросив детально, узнав о его знании трёх языков, направили в офицерскую школу вооруженных сил Комитета Освобождения Народов России (КОНР). Школа находилась в Баварии, под Ульмом, в Мюнзингене. Школой руководил генерал Меандров, бывший офицер советской армии, ближайший сподвижник Власова...

Да через тридцать вам стукнет пятьдесят! – едва не вырвалось у меня в сердцах. За какой гостинец она принимает меня в этой гостинице?! «Приезжайте!» – оставило царапину на сердце: ведь для этого надо уехать, да на столь нелепый срок! За тем ли я приезжал?! Оговорка? Да она о Фрейде, должно быть, и не слыхала допрежь, пошто зря оговариваться? Такие-то у нее взгляды на будущее, из которого меня хладною прибалтийской рукой на тридцать лет выключает?..

Повернув голову во время проигрыша, я увидел озлобленное лицо барабанщика – вместо собственной песни я шпарил «Green Day». Серёга беззвучно матерился и показывал мне средний палец. Но ему ничего не оставалось, как вступить в середине куплета драйвовой сбивкой. Народ заверещал...

Эмиграция началась бурно и неожиданно. Мы поселились в районе пригорода Филадельфии и сразу же были вовлечены в жизнь американской провинции. У нас тогда не было никаких средств связи между собой, не выходили газеты, не было книжного магазина...