Проза

Никто уже больше — никто и никогда! — не сможет мне доказать, что борьба, моя родная классика — не победоноснее любого из известных человечеству единоборств. Нет, разумом-то я буду сознавать, что это, может быть, и не так. Но душу, столь впечатленную однажды… ее не переубедить.

Сознание, конечно, огромная (и растущая) сила, — говорю я теперь, через шестьдесят лет, — и в нём главная гордость и опора человека. Но сознание — всё же нечто вроде яркого фонарика, который можно направить на тот или другой участок внутри себя. А уголков этих много, и они часто неведомы и неожиданны. Какая же сверхсильная работа слабенькому сознанию в детстве!

Да, негоже менять знамёна, менять веру, под которыми родился.

Пусть таманская земля будет ему пухом и приютит прах великого странника, совершившего своё главное литературное путешествие, не уходя далеко от отчего Дома

Бежать! Но ноги не слушались. В неясном свете, как рябь на воде, шевелилось на полу полчище крыс — целая крысоферма.

Ночная свежесть обняла меня, и тут же возникло щемящее чувство дороги и вселенского одиночества. Кроме меня из вагона никто не вышел. Электричка, взвыв, поехала дальше.

Почему в детстве так неодолимо тянуло ко всему сказочному, страшному? Стоило лишь прочитать, что где-то в лесу живет Лихо одноглазое, сидит в избушке на кровати, смощенной из человеческих костей, как сразу же окутывал соломенно-серый цвет таежного мира: болотные моховинки, подтопленные, наклонившиеся лиственки.

Это только мы, пережившие застой и перестройку, могли уверенно летать самолетами «Аэрофлота», хранить деньги в сберегательной кассе и свято верить, что книга — источник знаний. Не зря молодежь над нами посмеивается.

Она провела рукой по глазам, словно снимая и сбрасывая из памяти груз пройденных лет. Разве это было не вчера? Разве он не подарил ей вот это чудесное кольцо, которое она не снимая носит всю свою жизнь?

Я даже помню ощущения радости и чего-то незнакомо-необъятного в моменты получения этих подарков. Книги были не только интересными и полезными; в раннем детстве они впечатляли также оригинальностью форм...

Как-то на уроке истории изучали эпоху Наполеона, и учитель говорил, что великий император не завоёвывал страны Европы, а лишь освобождал народы от рабства. Попытался принести свободу и в Россию, где особенно процветали дикость и крепостное право. Но не смог, потому как уж очень большая территория у русского царя. К тому же там, на южных и восточных окраинах живут полудикие жестокие и коварные казаки. Они помогли русскому царю в войне с Наполеоном, а потом пришли в Европу, и Франция содрогнулась от кровавого насилия...

Никакой опыт не проходит даром. А что, если существует в природе «обратный опыт»? То есть ты проживаешь вперед то, что по времени еще не подошло к сюжету твоей жизни. Я пересидел Мишу-офицера. Я обладал Маринкой! ..

...Я приоткрыл дверь, и вдруг мне стало жутко. Чудовище Ковид раскрыл объятия. И я отшатнулся. Все это время он был здесь хозяином. Даже окна были закрыты и задрапированы. Капсула ужаса. Здесь, загерметизированная, созревала сила проклятия. Завыла собачка Ненни и попятилась, и прижалась к моему колену, дрожа всем телом и поджав хвост и уши. Маленькая, еще не понимая происходящего, вдруг заплакала...

...Аскольд Андреевич не любил Вальку, и ему не нравилась дружба дочери с этой «people girl». Когда она, по его неосторожности, услышала это выражение, то сначала обрадовалась, потому что «народное» – означало хорошее, например, Народный артист СССР. Так и радовалась, пока не узнала правду. Но было уже поздно.

«Святотатством же занимается! Крестики освящать удумала!» - вскипел Шишадамов и, выйдя из машины, без церемоний повлек Валю к выходу. Та затрясла припадочно головой с выбивающимися из-под шапки грязными седыми космами волос, сморщенное личико перекосила недовольная гримаска, маленькие глазки пыхнули колюче: - Сотона! Отойди! Будет и тебе!..