Проза

И опять обвёл взглядом немногочисленных юных талантов: кто из этой дюжины действительно создаст что-то стоящее и увековечит своё имя, никто, кроме Господа, не знает. Даже он, мастер, может ошибиться, как уже и случалось в прошлом, когда не разглядел, отнёс к графоманам упёртого, образованного на уровне школьных знаний, сибиряка. А тот вдруг, спустя годы, возьми и начни писать так, что диву дался – откуда это глубинное и пронзительное понимание драматургии жизни… И, признаться, только тогда впервые и усомнился в собственном таланте.

И вот я здесь. «Клубничные поля» оказались вовсе не полями, а сквериком, и никакой клубники здесь не растёт. Витаю в мыслях, судорожно ищу выход из лабиринта, в центре которого также мечется Даня. Ромео и Джульетта с мобильными телефонами. Болтаемся во времени и пространстве, вечные мученики своей несгоревшей страсти. Наша любовь всё крутится и крутится. Заевшая пластинка на рентгеновском снимке. Запрещённая. Кем?..

Никосия – не просто единственная в мире разделённая столица. Это самый сложный и многонациональный город острова. Только здесь и в Иерусалиме можно услышать одновременно звон колоколов и азан – призыв муэдзина к молитве. Прекрасно отреставрированные дорогие дома перемежаются здесь с заброшенными, нежилыми, в которых давно уже выбиты окна и провалены крыши, а чиновники в дорогих костюмах, вышедшие из здания мэрии, тут же оказываются среди групп бесцельно бродящих сомнительных личностей всех цветов кожи. В невзрачных домишках, в небольших квартирах живут десятки суданцев, сирийцев, индусов, которые не только давно не работают, но, возможно, никогда и не начинали этого делать.

Я не могла оторвать от города глаз. Он завораживал меня так, как завораживают пылающий в очаге огонь, льющаяся вода или просто небо. На них можно смотреть всю оставшуюся жизнь. Это как обрести смысл бытия – я, в отличие от алхимиков, нашла его играючи – среди воинствующе абсурдной жизни.

Закончив обучение, я вернулась на родной Север. Прошёл не один год с той истории, у которой, кстати, счастливый конец. В Чебоксары я вернулась уже спустя несколько лет. Но не как студентка, а как гость. И только тогда судьба вновь свела меня с Ваней. В одном из маршрутных такси, я услышала знакомое «тётечка-учительница». Оборачиваюсь.

Весь день труба отдыхала в чёрном дерматиновом футляре, куда Арам, бережно протерев сверкающий металл фланелью и прочистив специальной щеточкой мундштук, укладывал её после утреннего выступления. Сам же трубач в это время с остальными сослуживцами трудился над рытьём траншеи на ударном объекте пятилетки, восемь часов в день перекидывая с места на место глину и песок.

Утро следующего дня началось с пронзающего писка, доносившегося из динамика рации, он обозначал наличие входящего сигнала на одной из частот. Алексей поднялся с кровати и направился к рации, стоящей всё на том же подоконнике.

Почему мне часто приходят на ум строки поэта со странной (так и хочется сказать – витиеватой) фамилией? А через них – размышления о его судьбе. Вероятно, потому, что поражает трагическое несоответствие между его короткой внешней жизнью Веневитинова (он прожил неполных 22 года) и его жизнью внутренней – насыщенной, сложной, противоречивой.

К 135-летию М.А. Зенкевича

Мадам Туре ловко накрыла крысу пластмассовым абажуром от старой лампы. Это было неплохо придумано: хрустальная крыса не станет грызть искусственный пластик. Затем мадам Туре допросила пленницу. Однако первый же вопрос позволил убедиться, что хрустальные крысы, при впечатляющей наружности, обладают памятью столь ничтожной, что нечего и рассчитывать выведать у них хоть крупицу сведений.

Воспитывала меня бабушка, и мы были неполная семья. За папу у меня была мама, за маму — бабушка, а за старшего брата кот Гриша. Полные семьи отличались от нашей тем, что в них водились мужчины. Последние бывали отцами, братьями или дедушками. Об этом я знала понаслышке. По выражению подруги из полной семьи, где наличествовали все три категории, в мужчинах я ничего не понимала, и понимать не могла по определению.

Наспех проглотив ужин, Оленька через час объявила, что должна отдохнуть, и заперлась в своей комнате. Она должна была серьезно подготовиться к завтрашней авантюре — ей предстояло прорваться из советского сектора в американский, зная, что выдан приказ задержать ее любой ценой.

Важным моментом плана, был контроль над рождением новых тел. Сначала надо было выбрать родителей. Мать была понятна — Оля. Если сможет. Про отца долго не могли договориться. Это была самая сложная часть операции. Оля не принимала ни одну Сережину кандидатуру. Ни друзей, ни двоюродных братьев, ни знакомых по институту. Решили оставить ее матерью одиночкой.

Вечером следующего дня, когда стемнело и немцы стали отходить ко сну Артём, немного сонный сказал: «Готовься, лейтенант» — и развязал узелок с оружием. Он ещё раз проверил протоптанную тропинку к офицерской уборной. Всё как—будто было в полном порядке. Звезды в небе стали ярче, и из блиндажа появился очередной немец.

В этом скоплении красивых и отчужденных от человека образов сияет единственный согревающий и рассеивающий мраморный сумрак свет — наша византийская икона. Младенец Христос серьезен и спокоен. Он — воплощенное спокойствие созерцания, которое не просто созерцает, но соизмеряет, упорядочивает, творит.