Проза

Одиночество ему скрашивал подобранный на улице мохнатый пес Тимофей — животное самовлюбленное и от того наглое, решившее, что если его подобрали, то значит есть в нем что-то такое от благородных кровей. По въевшейся за предыдущую жизнь привычке к бродяжничеству Тимофей с утра убегал на улицу, возвращался к вечеру, требовал еду, а насытившись, заскакивал на единственное не продавленное кресло и тут же засыпал, храпя как подвыпивший мужик.

Мне нужны от вас не сказки, а былички, бывальщины. Сказки это про то, что никогда не было, ну: «В некотором царстве, в некотором государстве…», а меня интересуют истории, которые на самом деле случились — или с вами или со знакомыми вашими, односельчанами там, или с кем-то из родственников, понимаете? Но только истории необычные — волшебные. Про колдовство, приворот, про домовых да леших, про покойников…

Одно ясно — или невидимый мир и в самом деле ополчился и заявил Господу о своей части наследства на пиру жизни, или же весь балаган — колоссальный фейк, утка гигантских размеров, невиданный доселе инструмент по выкачиванию денег. Идею подкинул Гога. Таможенный карантин он пережил, и вновь стал появляться у нас. Мысль о том, что вся эта вирусиада — бизнес-авантюра планетарного масштаба подкинул именно он.

И как не быть благодарной работе (просто как типу действия) за то, что она создаёт защитную прослойку между миром и мной, — надёжную зону частичного отчуждения, пласт ороговевшей ткани вроде копыт или панциря, которые, с одной стороны, ещё явно часть меня, с другой — уже не так чувствительны, как всё остальное.

Администрации лагеря не нравились заключённые, евшие кузнечиков, пчёл и прочих насекомых, которые залетали в уборные блоков. Замеченных расстреливали на месте — во избежание дизентерии и других инфекций. Поэтому Макс ел пчёл крайне осторожно — на рассвете, если очень сильно урчало в желудке и все ещё спали.

Полицейские бесчеловечно смели с пути женщин и детей, прорвались к дверям синагоги и взломали их. Ученики ешивы встретили непрошенных гостей пеной из огнетушителей и железными прутьями. Завязался рукопашный бой. Парамедикам амбулансов пришлось изрядно потрудиться, перенося пострадавших с поля битвы в автомобили. Запертые внутри полицейских машин арестованные разбивали наручниками стекла.

Боковым зрением отметила, что в глубине двора, на пустой детской площадке, качается на качелях некто неопределённого пола и возраста, но явно не ребёнок, скорее подросток, но очень странно одетый. Яркое жёлтое пятно капюшона, скрывающего голову, торчало из оранжевой попоны, какие обычно носят работники дорожных служб, а на ногах у этого жёлто-оранжевого конуса болтались грязно-голубые ботинки-дутики. Присмотревшись, Вера поняла, на кого похож этот клоунский персонаж.

В ту же минуту к воде подкатили два джипа. «Ну, сейчас будет явление Христа народу», – усмехнулся я про себя. Виталий ступил на мост и размашистым шагом пошёл. За ним семенил человечек в футболке цветов государственного флага, чуть поотстал от них молодой священник в чёрной рясе, по комплекции – тяжелоатлет. На его груди вспыхивал в лучах солнца массивный золочёный крест. За ним выступала величественно, словно шла по подиуму, длинноногая блондинка в белой джинсовой юбчонке.

Пока я изучала творчество художника Варшамова, Эдгар По, как мне казалось, пристально изучал меня, а Рубен Артёмович неторопливо расставлял на низеньком столике содержимое своего пакета: сыр, вино и крупный розовый виноград.

Действие происходит в наши дни в курортном городке Санни-Айлс-Бич штата Флорида, в районе большого Майами. Все действующие лица, кроме валета – иммигранты пенсионного возраста, уехавшие из бывшего СССР около сорока лет назад.

Сценарий короткометражного фильма

Возможно, разговоры до глубокой ночи – это единственный способ убежать от хтонического ужаса ночи, стремительно падающей темноты, когда полный жизни, цвета и радости остров вдруг становится почти чёрным, а море – пугающим, никогда ведь не знаешь, что оно может принести под покровом темноты. И летом, и зимой вечерние часы тут для меня – самые тоскливые, тягучие, несущие скрытую угрозу; этого нет ни в Праге, ни в Одессе, где – особенно в Одессе – закаты плавны, мягки, где над морем долго держится свет, а в городе продолжает бурлить жизнь. На Кипре – тишина, пустота, тревога, и киприоты держатся группами, сидят в тавернах и барах, танцуют в ночных клубах до глубокой ночи и приходят домой лишь для того, чтобы рухнуть в постель, зная, что утро придёт совсем скоро, и в шесть утра жаркое солнце моментально растопит все страхи.

Александр Михайлович Гликберг, писавший под литературным псевдонимом Саша Чёрный, ещё в самом начале своей журналистской и литературной карьеры, летом 1909 года, лечился в Уфимской губернии кумысом.

Арсений Тарковский почти наш современник, во всяком случае для людей моего поколения. Не вдаваясь подробно в его биографию, мне хотелось бы здесь подчеркнуть отдельные её моменты и привести лично услышанные мною впечатления двух поэтов и писателей: киевского – Ларисы Пастух и московского – Станислава Айдиняна.