Проза

Армандо Скаравелло оказался итальянцем. Он был стажёром у помощника капитана на круизном корабле. Родился он в Ницце, где и жил в восьмикомнатной квартире вместе с родителями. У него уже собраны деньги на покупку новой отдельной квартиры, но мать говорила ему: «Вот женишься, вместе решите, где будете жить, тогда и купите». А он — итальянец, у них слово матери — закон.

Племянница вовсе не дура. Может быть вся эта уфологическая хренотень — как говорят в Одессе, понты для приезжих, а она попросту водит всех за нос? Во всяком случае с Нибиру на этом не закончилось. Во-первых, болезнь была отнесена к проискам коварной планеты. А во-вторых, всё не так просто. Факт неоднозначный. Можно трактовать и так, и этак, как угодно. Среди землян бродят потомки шумеров, детей Нибиру.

Сбудется мечта, такіе готовы исковеркать даже языкъ въ отместку за трудности учебы и насмѣшки болѣе грамотныхъ. Изгадятъ, а послѣ такъ и оставятъ, потому что подросшее новое поколеніе уже прежнюю грамоту забудетъ. Даже любопытно сдѣлалось, какъ это выглядѣть будетъ?

Но г-н Лакель не ошибался никогда. Его прогнозы совпадали, труп за трупом, с официальной статистикой. Как если бы в начале каждой недели он делал верный заказ судьбе. Вскоре он перестал сообщать читателям, что за свои мрачные предвидения не ручается. В газете было: «Мой прогноз на первую неделю апреля — 135 смертей». Всё.

Лишь жестокий аскетизм способен (по крайней мере, теоретически и отчасти) помочь хоть как-то овладеть тем дивным обилием (текстовой) жизни, которое раздирает воображение. Только вгоняя себя в узкие русла конкретных, а лучше всего — трудных задач, до некоторой степени усмиряешь жадную, требовательную и ревнивую в своей бесплодности тоску по этому экстатическому избытку.

Влодек очень походил на выпускника ВПШ (Высшая партийная школа), но, так сказать, с человеческим лицом, не злой, но озлобленный и целеустремленный, собранный и готовый на многое ради карьеры мужчина, осваивающий новое место проживания. Он много лет прожил, учился в школе, созревал в Красноярском крае. Иерусалим был, вообще-то, мал для него, для его масштаба, но пока сходил в качестве трамплина в будущее.

Не испытывайте судьбу своими фантазиями, судьба злопамятна. Другими словами, мечтайте осторожно. Из вагона мама так и не вышла. Следующий поезд из Праги завтра. А если и завтра не вернется? Что могло случиться? Одно из трех: арестовали, как Милетского, повстречала другого (сказала же фрейляйн Шмитц: «Ты еще молодая») и несчастный случай: попала под машину. Что предпочтительней?

Почему там, в Харькове, мы не рожали детей? Не так уж были бедны, не так уж убого жили. В самом деле, почему? Оля не хотела. Оля, моя жена, она умерла в Израиле семь лет тому назад от рака. Оля не хотела, а я не настаивал. Я никогда и ни на чем не настаивал. Ленился выжимать свое. А и то сказать, что получишь-то выжатое и не больше.

Суламифь снова подошла к зеркалу и едва не столкнулась лицом к лицу со старухой. Та уже высматривала ее: вся обнаженная, стояла она напротив Суламифи; тощие ребра, точно проржавевшие обручи, нависали над запавшим животом — опустевшим сосудом. Песня, птица юности, всматриваясь и вслушиваясь, тихо парила над их головами.

Нет, все-таки Сикейрос очень любил деньги. Они были его любовью. Третьей любовью. Первая, и главная, любовь его была к самому себе. Вторая любовь — к женскому телу, к бежево-розовому избыточному варианту его. А третья любовь его была к деньгам. Просто к бумажным и металлическим деньгам, купюрам разных стран, разного достоинства. И к монетам тоже он был привязан.

— Я тебе так скажу, — ожил сосед и откинулся назад. — Очень я жалею, что не родился евреем. Хоть и гнобят вас, бывает, и называют неприлично, а зато у тебя хоть дверь есть, понимаешь? Дверь. А мне надеяться не на что…

Конечно, потом ему сказали, что это — не простой музыкант, что вот теперь и подтвердилось — улицу его именем назвали. И Емец следил за этим делом не только потому, что жену музыканта приметил. Вырисовался процесс большого масштаба о попытке разложения нашей культуры, и музыкант был одной из главных фигур.

Да — закричала радостно Лия. — Вы знаете, встреча с Вами так меня шарахнула, что мой гормональный фон сдвинулся. Я забеременела…

«Ни в чем не сошлись они с первого дня, однако с первого же дня Сашку повлекло к Чапе. Была ли это необъяснимая симпатия или всего лишь потребность в дружбе, так долго прозябавшая в нем без дела, но Сашка будто ожил, будто стряхнул с себя сонливость, под действием которой находился целых три года. Всегда имея возможность при желании подремать среди дня, они подолгу разговаривали ночью. Говорил по преимуществу Чапа, умевший из всякой чепухи скроить некое подобие рассказа. А Сашке истории давались туго. Он и свою поведал несколькими натянутыми фразами. — Не боишься, — поймал его на слове Чапа, — что я кнокну куда следует? Вот смеху было бы: и ты отсидел, и папаню спрячут!..»

«Ты двигался дальше. Продолжая искать, пригласил пообщаться молодую красавицу. Среди нас она появилась недавно, и сегодня ей выпал шанс показать себя. Грациозная, приятная, сдержанная, с теплым тембром, спокойным и ровным. Она могла бы стать для кого-то верной спутницей. Но тебе не хватало искры. Ты жаждал большего и отказался от нее…»