Проза

Если бы кто-нибудь мог наблюдать за действиями девочки, он бы, пожалуй, сразу смекнул, что Нику распирает идея, а может, и несколько идей. На коленях девочка подползла к брату и, склонившись над головой сидящего мальчика, принялась что-то объяснять ему очень громким, почти что яростным шепотом.

В трамвае ему удалось снова сосредоточиться на своем. Через упущенную им возможность испарялось все лучшее в идее. Тоска несовершенства мешала искать выход. Это происходило с ним и прежде, и, хотя всякий раз он исправлял решение, он никогда не был уверен в успехе. В этом риске провала и было его искушение математика: искать решение, которого возможно и нет. Зато не скучно!

Зина надулась, но при этом пребывала в явном недоумении и, судя по мимолетным взглядам, каждую минуту готова была к примирению. Но это не входило в мои планы: не отягченные настоящей любовью бывают зачастую жестокосерды. И я оставался слеп, глух и равнодушен к ее разочарованиям и печалям.

Одни пишут, что царь Феспий радушно принимал Геракла пятьдесят дней и каждую ночь посылал к нему одну из своих дочерей, которые позже родили от него пятьдесят сыновей. По другой версии Геракл сочетался со всеми дочерьми в одну ночь — кстати, «тринадцатым подвигом» ночное свершение Геракла иронически назвал Григорий Назианзин…

Я вдруг ощутил острый приступ счастья. Вот это жизнь, вот это расследование! Это вам не то, что сидеть часами на дереве с биноклем и телевиком, подкарауливая какую-нибудь слабую на передок Жоржетту. Захватывающе интересно хоть краем глаза заглянуть в давно канувшую в небытие эпоху чужой страны, прикоснуться к судьбам когда-то живших неординарных людей.

Если мачо или краснобородый бей все-таки любят женщин, то феминистки женщину терпеть не могут. Вернее, они терпеть не могут в ней то, что делает ее женщиной-то, во что превращает ее взгляд мужчины. Их идеал — взгляд Горгоны. Будь их власть, изречение «феминистка — надзирательница в женском концлагере» себя бы оправдало.

Граждане, среди вас есть пьяницы — мужчины и женщины. Отлично. У вас немало веских причин собраться здесь: праздность, лень, свободное между кражами, время, пиво, водка, портер, влечение одного пола к другому и т.д. Однако и в оргии следует соблюдать известное приличие.

Время карантина, при всех уязвимых и уязвляющих своих сторонах, имело одно несомненное преимущество: оно было связным, цельным. До тех пор — многие-многие годы подряд — время дробилось на куски, раздираемое (слишком) многими разными пространствами. В те же три месяца (для нас — с середины марта) оно все собиралось в одном месте, и все помещаемые в него занятия чувствовали свое глубокое родство друг с другом.

Она бережно хранила семейную притчу о том, что корни её, по крайней мере бабушки по материнской линии, тянулись из дворянского рода времён Екатерины Великой. На это косвенно указывала и до сих пор шёлковая её кожа, всегда вызывавшая во мне волну тайной зависти – никто из нас, потомков, такой не унаследовал. И некоторые фотографии заявляли о том же. Особенно, где суровая дама в кринолине – её бабушка – восседала в роскошном кресле с веером в изящной руке.

Внезапно Елена ощутила непонятную злобу к своему украшению, уютно расположившемуся у неё в выемке между ключиц, на розовой жилке, которая билась всё чаще, когда ей не хватало воздуха. Вот с тех пор она и заболела, когда купила на Староконке этот страшный коготь – сейчас она чётко это поняла. Дело в нём, он, Коготь, убивает её. Она схватила его в приступе непонятной ей самой истерики, сорвала с шеи и швырнула в фонтан.

В прихожей было довольно тесно, и блондинка предложила продолжить разговор в комнате. Но и в комнате оказалось тесновато. Все присутствующие расселись вдоль стен: кто на кровати примостился, кто на диване, кто на стуле. Молчание длилось недолго.

Они уехали, а назавтра появился третий, от которого я тоже услышал много новых, незнакомых слов: угол обрушения, портал, консоль, эксцентриситет, всех уж и не упомнишь. Меня начали заливать бетоном, опоясывать арматурой, ломать фанерные перегородки – этот третий своё дело знал. Я стал почти как новый, а к стене прикрепили табличку «Охраняется государством».

Богатство, Сила и Красота, заключив между собой пари, пошли искать по Земле счастье. «Куплю!», – думало Богатство. «Овладею!», – не сомневалась Сила. «Соблазню!», – рассчитывала на свою неотразимость Красота.

Уже ребёнком человек переживает всё. Любовь, привязанность, дружбу… предательство, оскорбление, унижение. Все чувства. Его душа уже через всё прошла, всё вынесла. Все раны уже нанесены… Только мы этого не замечаем. Взрослым кажется, ребёнок, он ничего не понимает. Забудет…

Верхоянского забрали. Всё рухнуло в один день. Первое, что бросилось Павлу в глаза, когда он пришёл к ним, были голые стены (чекисты посдирали все картины и фотографии – вероятно, искали тайник). Маша бродила по комнатам, как привидение. Она не плакала – но смотреть на неё было страшно.