Проза

«Правящая верхушка Союза взбунтовалась. Или, напротив, успокоилась — мы ничего толком об этом не знаем. Но явные перемены и там, и здесь — налицо. После создания Временного чрезвычайного комитета нам объявили надлежащую степень боевой готовности и перевели на казарменное положение. Пишу вам это письмо с единственной целью — чтобы вы были достаточно осведомлены относительно меня в это тревожное время. Не знаю, когда теперь представится возможность приехать домой на выходной, но, надеюсь, что вся эта чехарда продлится недолго. А пока и скучно, и грустно, и бессмысленно пусто, так что отчаяться можно в любую минуту…»

«Уже учась в школе, я рассказывал ребятам про свою жизнь на базе, про моего друга Шмоню, который по-настоящему спас меня от разъярённого быка Буяна, рассказывал про нашего проказника кота Тишку и другие весёлые истории. Эти истории я записал на бумаге и даже получил приз: попал на губернаторскую елку, организованную для одарённых детей и их родителей. Да, получать призы и подарки на губернаторской ёлке приятно. Приятно и рассказывать свои истории в кругу друзей. Но вот писать… Вроде помнишь всё так ясно и видишь так живо! А возьмёшься за ручку, задумаешься, и вся живость куда-то исчезает и неизвестно куда уходит даже твоя недавняя весёлость. Да и сам ты, недавний весёлый рассказчик, уже не тот…»

«Рядом с нашей хатой был большой сад, в котором росли вишни и абрикосы. Наташа сушила их впрок. Не у всех росли абрикосы, а год был неурожайным и голодным. Наташа делилась с соседями сухофруктами, а они за это приносили кто мисочку кукурузы, кто ещё какие-то продукты. Сами мы как-то и перебились бы, но у нас был маленький сынок, которому было пока не понять, что кушать нечего. Мы купили ишака, которого привязывали в саду. Володя, если кто-то его обижал, приходил к ишаку, лежащему под деревом, ложился на него и, плача, жаловался своему ушастому другу. Тот только ушами шевелил…»

Решено, надо описать экзамен студентов-медиков во всех смешных подробностях. Только смешных! И иронизировать не столько над мальчишкой, не нашедшим у неё коленный рефлекс, сколько над своей реакцией. С этого и начнём. Дальше будет видно.

Время от времени в легких туфельках по волнам проносилась со звонким смехом роскошная задавака в воздушном шарфе и шляпе — Илариапа никогда не видала подобных одежд. Завидя прекрасную незнакомку, Ляп мгновенно преображался, из просто вертлявого делался чересчур взбудораженным, толкался, шутил, как настоящий идиот, а то еще и полез обниматься.

Паук, без сомнения, самое мерзкое и жуткое для меня создание. С ним, разве что, могут посоперничать в отвращении моем еще и тараканы, но паук все же как-то злей и коварней, а, главное, потенциально опаснее. Никогда не знаешь, что у него на уме.

Выборы проведём, и надо новую форму устанавливать, форму правления и руководства — тандемократию. Понимаешь? Будем тандемом возглавлять. И кто ж это второй-то, лапоньки? А поглядим, пораскинем. Может, и ты, может, не ты. Пока подумай об этом, глубоко подумай. У нас, конкретно, всего по дважды должно быть.

В августе воздух кончающегося лета начинает пахнуть упущенным‚ непрожитым ― и возвращает человека к упущенному и непрожитому‚ совершенно независимо от того, было ли им что-то упущено на самом деле (уж наверняка было, без этого не обходится). Август ― это такая специальная форма, «матрица» для переживания (внутренней отработки!) смыслов упущенности и недопрожитости.

Фрагмент

Будильник голосит, как потерявшаяся птица. Хорошо, что люди ходят на работу. Можно отвлечься на обычную жизнь. Часов на восемь. А выходные отменить. Правда, пигалица? Но Агатка уже ушла. Рома сидит у двери с моим сапогом в зубах. Я ещё прихрамываю, но уже бодрее, чем раньше. – Пошли, разбойник, – улыбаюсь я ему. – Пошляемся. И Рома от радости выскакивает из своей шкурки.

Гул дошёл до пика, распался пополам, выпустив их в пространство лестничной клетки. Кира поднялась на половину пролёта, обогнув мусоропровод, нырнула в зияние и замерла перед огораживающими бездну поручнями. Никита шагнул на балкон, и это внезапно раскрылось перед ним, скомканное небо, уводящее в невообразимые дали, ощущение из школьного детства, когда в воскресенье, после наполненного радостью дня, наваливается гнусь тоски, осознание необходимости возвращаться в отдающий мелом и пережаренными макаронами мир.

Глава из одноимённой повести

«А может, я сплю, – подумала Эля, – заснула под влиянием стресса на лавочке у Привоза. И мне сейчас всё это снится. Впрочем, и просыпаться не хочется, – решила она. – Посмотрю, что будет дальше».

Фея работала в одном из ювелирных отделов огромного супермаркета, первый этаж которого был заставлен витринами с золотом, бижутерией, кожей и парфюмами.