Проза

«Создание было явно слепо, а вот способно ли оно слышать? Кристина засомневалась. Поэтому на всякий случай замерла и задержала дыхание. Тварь чуть помедлила, но уже в следующее мгновение уверенно ринулась на Кристину, целясь в нее острыми каблуками. Девушка взвизгнула и бросилась прочь. Четырехногий монстр, прихрамывая, заковылял следом…»

«Время от времени в моей семье возникали споры о том, кем работал Берендей и почему в любое время года он всегда в черной пилотке? Я считал его бывшим подводником, жена — полярником, дочь — человеком, проведшим детство вблизи леса. Впервые в спорах с женой я оказался прав. Этой зимой мне пришлось познакомиться со стариком ближе при довольно печальных обстоятельствах. Однажды тихим январским утром в открытую форточку ворвался истошный собачий лай, срывающийся на скуление. За окном явно что-то случилось…»

«Пришли к какой-то небогатой хибарке. Гляжу, на кухне пожилая женщина что-то на плите готовит. Ну, я, как говорится, с места — в карьер. Мол, как вы смотрите за ребенком, бабуля, если… Но оборвала меня женщина и говорит, я, мол, только соседка и зашла помочь. Мамы у девочки нет, а папа ее в зале спит. Я в зал заглянула — точно, пьяный мужик на диване храпит. Соседка мне дальше поясняет: мол, коза, с которой я подралась, запаха водки не выносит и на девочку она, наверное, напала потому, что когда малышка час назад у папы стакан вырывала, то водка на платье девочки выплеснулась…»

«Снега здесь нет. Даже не верится. Зима напоминает нашу осень, даже при желании не замерзнешь. Два последних дня выходили в увольнение. Город старый, раскинувшийся на правобережных террасах реки Прут, улицы тихие, везде в людных местах слышится украинская мова. Из архитектуры больше всех других построек запоминается красивое старинное здание университета из темно-красного кирпича (бывшая резиденция митрополита Буковины), похожее на замок в византийско-романском стиле. Несколько раз проходил мимо и любовался, ощущая особый витающий там дух пленительно-свободного гражданского образования…»

«Алексей Алексеевич, наш командир, был хорошим стратегом, смелым в бою и надёжным в час испытаний. Он не любил излишнего риска и всегда берёг своих бойцов. Каждое действие всегда продумывал до мелочей и к разработке операций подходил с большой ответственностью. Он сказал, обращаясь ко мне: “Знаешь, Василий, мы тут перед твоим приходом разговаривали с комиссаром, и, как ты думаешь, о ком?” Я посмотрел на него и ответил: “Обо мне? Ну, если обо мне, то я согласен”. “Тогда собирайся, — сказал командир, — пойдём, помогу тебе выбрать надёжных бойцов”».

В воскресенье будет объявлена учебная тревога в центральном районе Мюнхена. Все должны отправиться до отбоя в туннель на Линдштурмштрассе. Ты будешь стоять у дома Отто Шмидта. Когда убедишься, что он вместе с женой покинет квартиру, откроешь отмычкой дверь и найдешь мне эту марку. Надеюсь, ты не забыл о чем идет речь.

Я часто думаю о своих командирах — да и об этом нетрудно догадаться — но вот думают ли они обо мне? Боюсь, что рассчитывать на это не приходится. Они и о себе-то не думают, разве только следуют нехитрым велениям своей плоти — ей-Богу, нехитрым.

А дедушка лежит в земле, на которой воюют друг с другом потомки его однополчан, а мы, его внуки и правнуки, живем среди тех, чьи предки повинны в его смерти.

И всю жизнь ходил по дорожке, что протянулась вдоль школьного забора. Некоторые называли её — дорога жизни. Наверное, так и есть, если с рождения и до последнего дня по ней ходишь. Каждая выбоинка, каждый бугорок был знаком. Подними ночью, в полной темноте пройдёшь и ни разу не споткнёшься.

Нюмка после долгих поисков и разочарований, вконец надоевший всем своими нудными причитаниями, особенно за картами, о своей несчастной доле — никто меня не любит, наконец, женился на очень красивой девушке из Казани!

У нас теперь всё компьютеризировано. Все данные о вас должны быть в компьютере. Всё, что делает и говорит доктор и его пациент, заносится в компьютер. На основании этого компьютер сам ставит диагноз и назначает курс лечения. Так что у нас современная технология.

В аптеке он покупал каждый раз новое успокоительное или снотворное, будто ненасытный экспериментатор: лекарство быстро выдыхалось, переставало действовать, не справляясь с мощным тревожным напором «свободных радикалов».

Наступал год девяносто первый. Все, что прежде угрожающе приближалось, теперь попросту накрыло нас. С одной стороны — ничему никто не удивлялся, а с другой — продолжалась жизнь и работа по инерции, это хотя бы успокаивало. В ту пору мы решили уехать, мгновенно получили разрешение.

Книги ― аккумуляторы, которые мы заряжаем не только тем, что пишем их, но и тем, что читаем ― и даже тем, что просто держим их у себя. Книги ― они тоже не собственность, они только гости в нашей жизни (ну примерно как люди). Мы их немножко подержим у себя, а потом отпустим.

Планы редко реализуются так, как хочется, как изначально грезится. Человечек всегда оказывается ожидаемо праздным, ленивым, склонным делать замечания. Так вот и Архилох. Он всё больше ел, валялся на постеленном ему коврике или играл в компьютерные игры. На мои замечания часто вспыхивал: «Да, ты просто расист! Ты ненавидишь древних греков!». А ещё Архилох совсем не читал. Мне казалось, странным, что литератор совершенно оставил книги. Неужели там, в Древней Греции, все только трепались?