Проза

Чувство ноября, притом позднего ― особого предснежного состояния мира, когда уже всё готово к снегу и замирает на последней черте перед ним. Этому соответствует влажный внимательный озноб, проводящий чёткую, хотя и дрожащую ― от некоторого характерного напряжения ― границу между человеком и миром. Зябкость и неуют входят в непременный состав этого чувства и даже в его своеобразный, но несомненный комфорт.

Господа-товарищи, а не кажется ли вам, что вот это вечное недовольство существованием, вечное стремление к разрушению, к экзотике, вера в свое право трактовать понятия — это хуже, чем любое революционное движение, ломает общество, разделяет его. Декаденты, которые, видите ли, заботятся о ценностях!

Пьеса

Автобиографическая проза

К 110-летию со дня рождения Арсения Тарковского

О происхождении домовых толкуют разное, но особенно обидно, когда их записывают в разряд домашней нечисти. Когда, что еще глупее, утверждают, будто домовой рождается из яйца, снесенного петухом или из капель воды, которые Сатана стряхнул со своих рук у себя за спиной. Куда приятнее слышать, хотя и это чья-то выдумка, будто провинившиеся, но прощенные Всевышним ангелы, в отличие от низвергнутых в ад, остаются на земле, а из них-то, якобы, и получаются домовые.

«Однажды, проснувшись утром, он вдруг понял, кто эта старуха: это же бабушка Катя! Его родная бабушка, мать отца, приходит к нему в его зыбких снах, и просьба ее проста и конкретна: она хочет знать, что стало с ее самыми близкими, с теми, кого оставила на земле, после того, как ее, пятидесятивосьмилетнюю, доел рак желудка. Сашке Веснину тогда чуть за годик перевалило, и вспомнить бабушку он теперь, конечно, не мог, но по рассказам родителей знал, что умирающая часто просила дать ей подержать ребенка и высохшей слабой рукой гладила его по головке, что-то чуть слышно нашептывая…»

«…Земля под ногами усыпана яркой, осенней листвой. В стихах часто сравнивают ее со словами. Да и правда — в иных листьях таится сила, способная закрепить слова на бумаге на многие столетия. Люди, еще что-то пишущие, теперь знают, что с их бумагами может случиться то же, что и с пропавшей грамотой у Гоголя. Разбирая свои блокноты времен школьных и студенчества, я все чаще замечаю: местами исчезли мелкие буквы, строчки, а то и целые листки…»