Проза

«И вот уже один паренек березовые полешки ловко половинит, другому готовы свои неотступные занятия. А третьему — не умолчать о бойком! — невтерпеж сбегать на конюшню, посмотреть на жеребёнка, что у жующей матки по-тихому кормится и прядает ушами, завидев нечаянных шустряков. Им всем, с первого до последнего, надобно многое успеть: также и книжку почитать, и на велосипеде покататься, и поиграть в быстрые, как вихрь, прятки возле сараев. Тем временем жаркие летние деньки миновали, справное солнышко наладилось клониться к уходу в молоко утренних туманов. Неделя идет за неделей, пруд стоит сам по себе, и ребята — в незыблемой отдельности, тоже сами по себе…»

«Вслед за цокотом многочисленных лошадей и топотом ног уже прибывших людей начали появляться новые лица: похожий на монаха Преподаватель с бородкой, престарелый Поэт в очках и с палочкой, а также многочисленные Смотрители, Заведующие, Художники, Натурщицы, Авторы и Читатели, Исполнители и Зрители, Чтецы и Декламаторы, Студенты и Преподаватели… Народу всё прибывало. Но было ясно, что кого-то ждали. Кого же? Пока было непонятно…»

«Но короли леса, конечно, дубы. Есть гнутые, есть прямые, как свечки. Сырой дуб, кстати, топору и пиле послушен, а лежалый, цвета кофе с молоком, пахнет уксусом, и пила по нему прыгает, не вгрызается…»

«Нужда — великий соблазнитель. Через неделю молодые люди уже стояли на известном всему городу пятачке менял у метро. Ремесло кидал ребята освоили быстро, но еще быстрее поняли, что работать лучше честно. Развод клиентов — дело опасное. Даже у зашуганного старичка мог оказаться сын с приличным сроком отсидки. Однажды скорая увезла их нового товарища с шилом в боку…»

«Такое ощущение, что все старались встретить не губернатора, а Господа Бога, который являлся на землю для Страшного суда. Сердце каждого было полно страха и надежды, что именно он при этом великом явлении не пострадает…»

...Потом синхронно, будто этому действию предшествовала долгая тренировка, выпустили по плевку на зеленую траву и огляделись с выражением озадаченности, которое в сущности ничего не означало: в силу ли возраста или развития ребята именно так привыкли смотреть на людей и предметы; слегка приоткрыв рот и остановив на какой-нибудь точке застывший взгляд.

...А Ефим уж к печи подобрался, на голбец взбирается; Авдотья хрясть ему кочергой раскалённой по зубам, а зубы-то у покойного все до единого железные были, только сбрякали. Не отступает мертвяк, дальше ползёт. Да и как ему отступить? Черти-то, которых он при жизни голубил, пищи хотят, сожрать жену требуют. Вот, как ни отбивалась баба, как ни чекрыжила мужа покойного кочергой, ништо не помогло, не смогла она до первых петухов продержаться… Поутру родичи в избу вошли, да там же на печи их обоих обнаружили: у Ефима вся рожа в крови, а Авдотья едва не до мослов обглодана…

...Я посмотрела на картины – он их из дома вынес и у костра кучей сложил. Гляжу – Гефсиманский сад нарисован: вроде, всё правильно, оливы, храм, народу толпа, а каждый винтовку со штыком или автомат держит. Все как один в форме: кто в военной, но больше в милицейской, а Иуда сбоку, в тени. Пиджак на нём малиновый и галстук цветастый. А на толстой оливе справа – табличка: «Парк культуры и отдыха имени Горького».

...Он еще пуще забеспокоился, когда вычитал в газете, что в областном центре прямо с могилы украли бюст героя-летчика. Тот погиб в небе над Западной Украиной, но полвека спустя недобитым «самостийщикам» и их потомству героический прах перестал давать спокойно спать, начались тут на память летчика всякие недобрые поползновения. К счастью, земляки не растерялись: привезли и с должными почестями перезахоронили Героя в родной земле. И буквально через пару дней тоже ведь, наверное, земляки уперли бюст. Цветной металл все-таки…

...Затем выволокли женщин. Смотреть было и жалко и смешно. Лариска шла, гордо подняв окровавленное лицо, не прикрывая голое тело. Шла, как Космодемьянская на виселицу. Вторая, тихая Вероника, мельтешила руками, стараясь прикрыть то лицо в одном огромном сине-фиолетовом подтёке, то обнаженные груди и низ живота в живописных порванных трусиках. Затем малорослые монголы выволокли двух российских чудо-богатырей в кальсонах и наручниках...

- Убейте меня! - вдруг выкрикнула она так отчетливо и горестно, что задремавший было конвоир проснулся и удивленно уставился на поющую Лину Ивановну, коротко остриженную, с обиженными складками вдоль губ, не узнаваемую для тех, кто помнил ее на воле. И тут она взмахнула белыми крылышками и словно взлетела. И зал, набитый заключенными, облегченно вздохнул и разразился аплодисментами…