|
|
Настройка ленты:
Настройте ленту по своему вкусу, отметив интересующие жанры и журналы
Разделы:
|
| лучшее |
«в стол» | опубликовать произведение |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
26.05.2023
17 минут
Бывает так, что цепочка необъяснимых совпадений, счастливых случайностей, простого везения заставляет человека поверить в обладание сверхъестественными возможностями, а его окружение при этом повергает в суеверный трепет. Че туманнее день сегодняшний, чем менее предсказуем день завтрашний, тем больше надежд мы возлагаем на таких избранников Неба, тем больше требуем от них, тем длиннее готовимся выписать им счет. А бывает и наоборот. Когда истинный дар его обладатель пытается выдать за цепочку счастливых случайностей. События рассказа разворачиваются в России во время Гражданской войны.
0 Сергей Литяжинский
|
 Лучшие цитаты:
-
-
Как видим, в этом страстном обращении деятелей российской культуры к народу самым выразительным местом являлся призыв к защите европейских правовых ценностей: свободы, справедливости, равноправия, братства и прав человека, которые противоставлялись традиционным российским реалиям: предрассудкам, суеверию, бесправию, вражде, ненависти, насилию над иноплеменными соотечественниками
В.Г. Короленко и "еврейский вопрос",
Анатолий Мучник, Заметки по еврейской истории, №7
-
-
-
-
-
-
Все в нашей вселенной циклично, и войны, повторяющиеся через определенное время, появляются в истории неспроста. «Бог посылает нам войны, а значит, мы неправильно живем», — говорят героини. Но это несколько разнится с привычным пониманием божественного: разве Бог хочет, чтобы гибли люди? Нет, он хочет видеть людей счастливыми, поэтому дает встрепенуться и понять, «что деньги ничего не стоят, самое главное — душа человеческая», «мира хочется всем, но когда наступает война — это означает, что мы неправильно живем». Теряя все, мы осозна? ?м истинное счастье в заурядных моментах жизни, но чтобы это понять, «людям иногда нужна война»…
Студенты факультета журналистики КубГУ о фильме Натальи Батраевой «Донецкая Вратарница»,
Несколько Авторов, Парус, №70
-
-
-
Называть же русскими людей, представляющих этот денационализированный тип личности, можно лишь условно, а точнее, правильнее — этого совсем не делать. Так как сей тип россиянина сегодня преобладает, многие суждения Чехова звучат в 2014 году даже более актуально, чем на рубеже XIX–XX веков. Судите сами: «Здесь, в Pension Russe (в Каннах. — Ю.П.) я изучал киевских профессоров — опять хоть комедию пиши! А какие ничтожные женщины <…> У одной 45 выигрышных билетов, она живет здесь от нечего делать, только ест да пьет, бывает часто в Monte-Carlo <…> Сколько тонет здесь русских денег, особенно в Monte-Carlo!» (письмо О.Л. Книппер от 6 января 1901 года); «Дамы, живущие в Pension Russe, русские (точнее, российские. — Ю.П.) дамы — это такие гады, дуры. Рожа на роже, злоба и сплетни, черт бы их побрал совсем».
Чехов как русский человек: заметки на полях книги Ивана Бунина,
Юрий Павлов, Парус, №30
-
-
-
-
-
– А может, Сталина с Тимошенкой в Москве? – Пахом Иванович грохнул палкой по дереву – надвое разлетелась. Подняла Аннушка глаза свои кроткие на отца медленно, очень медленно. Кротости в них, однако, не убыло. – Не сталины и не тимошенки на снегу лежат по всему Выползову. Лежат наши, как мой Алексей Васильевич. Не хватит на Россию у Гитлера зубов. Ты видел, сколько немцев на том же снегу? Ты видел, как их танки горели? – Ишь, лейтенантша. Дура красная! Немцу месяца хватило до Смоленска дойти и взять. Меньше месяца! – То-то и оно! А Выползово пока что не взял, а область – Смоленская. – Не надобно было, вот и не взяли. На Рождество немцы в Москве будут угощаться. – В Выползове, говорю, видел, сколько их коченеет? И этак от Белого моря до Черного. Не бывать немцам в Москве.
Складень,
Владислав Бахревский, Север, №5
-
Герои повести Савинкова «Конь Бледный», изданной в 1909 г., очень известной в своё время и запрещённой в СССР с конца 20-х годов до периода позднего Горбачёва, являют собой несколько классических типов террориста:[7] хладнокровный, душевно опустошенный циник Жорж; безвольная, морально уставшая Эрна; идейный «борец за социализм» Генрих; Ваня, идущий на террор во имя любви к ближнему, как Иисус на Голгофу; Фёдор, бесстрашный и простой исполнитель приказов. К этому набору можно добавить ещё несколько типов, также вполне характерных для терроризма той эпохи: авантюрист, которому нравится риск ради риска; невротик, не способный к иному труду, кроме выслеживания жертвы и стрельбы или швыряния бомбы; уголовник, предпочитающий участие в терактах, сопровождающихся «эксами».
Терроризм в Российской Империи конца XIX-начала ХХ веков,
Григорий Писаревский, Заметки по еврейской истории, №7
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Антисемитизм «народный» власти, как правило, не пресекали, хотя в Москве усердно поддерживали миф о нерушимой дружбе и братском единстве советских народов. Помогало это мало. Иногда люди и не скрывали своих чувств. Например, в апреле 1944 года к Илье Эренбургу так обратилась женщина, которая прочла в «Правде» выступление писателя, как она пишет, на еврейском митинге: «.. насчет «дружбы» я с Вами не согласна. Эту «дружбу» я, мой сынишка и тысячи других детей - школьников чувствуют ежечасно. Я уже привыкла, а сынок мой обижен до слез... Когда она (Красная Армия - С.Ш.) победит, мой сын плакать не будет. … Но сейчас это - не дружба»
Шоа и Советский союз: антисемитизм в тылу,
Семен Швейбиш, Заметки по еврейской истории, №12
-
9 октября Чехов ответил Плещееву письмом, где подробно, по пунктам прокомментировал его замечания. Я приведу только высказывания с украинским сюжетом. В восприятии Чехова «украйнофильство — не улика». Писатель выделяет, по сути, два типа украинофилов. Первый тип, представленный семьей Линтваревых, вызывает у Чехова симпатию, ибо у таких людей главным является «любовь к теплу, к костюму, к языку, к родной земле». Ко второму типу украинофилов Чехов относился резко негативно, что было вызвано следующими причинами: «Я же имел в виду (в рассказе “Именины”. — Ю.П.) тех глубокомысленных идиотов, которые бранят Гоголя за то, что он писал не по-хохлацки, которые, будучи деревянными, бездарными и бледными бездельниками, ничего не имея ни в голове, ни в сердце, тем не менее стараются казаться выше среднего уровня и играть роль, для чего и нацепляют на свои лбы ярлыки»
Чехов как русский человек: заметки на полях книги Ивана Бунина,
Юрий Павлов, Парус, №30
-
-
-
-
-
-
-
-
Уже первые их балетмейстерские работы показали, как огромно значение изобразительного искусства, как много несет с собой в спектакль наряду с музыкальным, художественное оформление. Это позволит им в неизмеримо большем диапазоне, с большей глубиной охватить идею русского балета и подать повод М. Фокину для собственного высказывания: «Насколько был он богаче, разнообразнее и прекраснее, если бы дремлющие в нем силы проснулись, расторгли замкнутый круг традиций, вдохнули бы чистым воздухом жизни, соприкоснулись бы с искусством всех времен и всех народов и стали бы доступны влиянию всех красот, до которых только поднялась мечта человека!»
Эволюция балетного костюма. Из фондов музея Государственного академического Большого театра,
Татьяна Портнова, Семь искусств, №5
-
-
-
-
Главный герой, деревенский мужик, который «побаивался хулиганов и продавцов», противопоставляется жителям городским. Автор сравнивает искреннюю радость Князева, нашедшего выпавшую при посадке самолета челюсть своего соседа, и негодование, злость мужчины, которому была оказана помощь. Шукшин описывает и неприязнь к Василию Егоровичу снохи, пытающейся стереть из воспоминаний свое когда-то деревенское прошлое и стремящейся стать настоящей горожанкой. Эти герои в рассказе противопоставляются Князеву, человеку, как считается, странному. Но в чем же заключается его «чудаковатость»? В переживаниях о потерянной банкноте? В помощи ближнему? В стремлении к красоте? А может быть, главный герой рассказа вовсе и не чудик? Может, окружающие его люди не в состоянии почувствовать его душевную теплоту?
Рассказ В. Шукшина «Чудик» сквозь призму критики Ю. Селезнёва,
Юлия Кобыско, Парус, №56
-
-
-
-
Оказалось, что теория относительности привлекла внимание философов, филологов, теоретиков литературы и искусства к анализу пространственно-временных аспектов соответствующих сфер культуры, исследованием которых с начала 1920-х годов занимались такие крупные фигуры, как П.А. Флоренский, А.Ф. Лосев, Р.О. Якобсон, М.М. Бахтин, В.Г. Богораз (Тан) и др. В художественной культуре Эйнштейн и Минковский стали знаковыми фигурами, ассоциируемыми с крушением пространственных и временных абсолютов, четырёхмерностью и неевклидовостью пространственно-временных структур, торжеством научной абстракции, новым синтетизмом и т.д. (В.В. Хлебников, В.Я. Брюсов, О.Э. Мандельштам, А.П. Платонов, Е.И. Замятин и др.).
Теория относительности за пределами точного естествознания: Россия, 20-е годы[1],
Владимир Визгин, Семь искусств, №8
-
-
-
-
-
-
-
Кто-то весьма проницательно заметил, что самoe лучшee в чтении художественного произведения, — это момент, когда ты встречаешь близкую или, напротив, неожиданную мысль, чувство, образ, которые заставляют тебя продолжать размышлять и после того, как закроешь книгу. Как будто кто-то протянул тебе дружескую руку, и вот вы уже вместе можете развивать эти мысли, всесторонне рассматривать чувства и образы, находя все новые и новые оттенки.
Тотальное одиночество Донны Тартт, или Три бестселлера современной американской литературы,
Фаина Петрова, Семь искусств, №4
-
В повести Экзюпери именно Лис становится тем критерием правды-истины, которую должен познать принц. Он говорит, что принц для него только один из тысячи других маленьких мальчиков, как и он для принца — лишь обыкновенная лисица, каких сотни тысяч, до тех пор, пока они не познают друг друга. Однако это познание Лис объясняет довольно своеобразно. «Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете... Если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других...» [1]. Наконец, именно Лис, представляя высшую мудрость в контексте философской сказки-причти, открывает Маленькому принцу тайну приручения, где приручение и любовь находятся в едином поле духовно-нравственных ценностей, что, безусловно, неверно. Оказывается, приручать — значит создать узы любви и единение душ.
Философская и христианская символика в сказке Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц»,
Юлия Голикова, Парус, №31
-
-
-
-
-
-
-
-
В своем третьем ежегодном обращении к Конгрессу (1887) президент Кливленд, в частности, сказал: «Когда мы признаем, что теория наших институтов гарантирует каждому гражданину полное право на все плоды его умения и предприимчивости – с единственным вычетом того, что может быть его вкладом в осторожное и экономное поддержание Государства, которое его охраняет, - становится ясно, что взыскание чего-то большего есть неоправданное вымогание и преступное предательство американской справедливости и законности... Государственное Казначейство, которое должно существовать только как канал для передачи того, что отдает народ, ради своих законных объектов расходов, становится хранилищем денег, без необходимости извлекаемых из торговли и народного употребления, тем самым нанося ущерб нашей национальной энергии, задерживая развитие нашей страны, препятствуя инвестициям в производительное предпринимательство, угрожая финансовыми потрясениями и провоцируя схемы общественного расхищения»
Забытые президенты: Гровер Кливленд,
Евгений Майбурд, Семь искусств, №10
-
Зловонная еврейская кормушка "Нью-Йорк таймс", давно уже существующая на арабские деньги и ведущая собственную войну против Израиля (в полной гармонии с пожеланиями основного спонсора, хотя ее нынешний хозяин Артур Окс Сульцбергер мл. был воспитан в христианстве)... Идеологи вроде Хомского и Батлер, ненавидящие Израиль больше своей головной боли... Перечислять можно долго, Вы и сами наверняка можете пополнить этот список. Впечатление от всего этого гнетущее. Надо всем этим витает отчетливый душок малодушия и предательства. Русскоязычные американские евреи, конечно, выбиваются из этого ряда в лучшую сторону, но погоды в еврейской Америке не делают. Эх, вы, янки, янки, Янкели, стыдно и больно за вас.
Гости ли евреи на русской земле?..,
Олег Векслер, Заметки по еврейской истории, №1
-
-
Это сладкое чувство победы, торжества столь близких мне идей, хотя и достигнутое в основном другими руками, невозможно забыть. Как и горечь того похмелья, которое наступило очень скоро, с приходом к власти «непричастных», чьими усилиями даже само слово «демократия» было превращено в ругательство буквально для абсолютного большинства людей, населяющих ту территорию, на которой некогда находилось большущее государство – СССР. Особенно разительно проявилось это на моих коллегах – научных работниках, образующих важнейшую питательную среду и источник стремления к преобразованиям, ликвидации вызывавшей смех и презрение политической системы. Что делать – «за что боролись, на то и напоролись». Именно научные работники в массе оказались жертвами преобразований. Не удивительно, что сейчас научная среда в целом весьма консервативна, и опасается любого очередного «вихря перемен».
Двадцать один год спустя. Воспоминание о ГКЧП 19 августа 1991 г.,
Мирон Амусья, Заметки по еврейской истории, №8
-
-
-
-
-
-
-
Дали спят. Окутаны низины Розовым туманом у земли. Облака, седые исполины, Отдохнуть над лесом прилегли. Плёс речной, как зеркало, недвижен. (Где вы, шумной запани огни?) С берега другого — еле слышен Визг и хохот дачной ребятни. А деревня дремлет на угоре, По-старушьи чутко в тишине. В клеверном и лютиковом море Ставит избы прежние во сне. Заселяет избы молодцами — Вот они, хозяева страны! Снится, что успеют стать отцами, Воротясь живыми с той войны… Спи, мой край! Любовью и покоем Эта ночь тебя от бед спасёт. Но придёт рассвет с кремлёвским боем — И какие вести принесёт?..
Стихотворения,
Илья Иконников, Парус, №16
-
-
Арина Васильевна прислуживала в Нерчинске земскому врачу Мишину и уже в пятнадцать лет принимала роды, а потом и кости начала «слаживать». Сначала у курицы да петуха, потом у кошек, собак, коров, а там уж и у людей. Муж ее был красным казаком, она тоже «была у красных», да чуть не попала в плен, когда семеновцы захватили село. Хорошо, один кулак пожалел ее и спрятал в своем доме в подполье. Правда, кулаком он тогда еще не был, это позднее его в Ангарск выслали.
Подъем на холм,
Роман Амосов, Ковчег, №37
-
Все – мистика: и горькая печаль. и сладкий миг, и одаренье чуда, и прошлое, рубившее сплеча, и то, кем был, и то, кем вскоре буду. Все – мистика. По воле божества, по воле рока, по судьбы приметам – нас радует весенняя трава, печалит осень и пьянят рассветы. И в Судный день, оповещает рог, что в книге жизни – мы всего лишь строчка, – кому в награду, а кому – в упрек, – мелькнувшая над белизной листочка...
Стихи,
Леонид Рудин, Литературный Иерусалим, №3
-
-
Черт отвернулся, а Бог позабыл: снова мне нет на земле благодати! На расстоянье холодных светил — все, что мне дорого, — будто утратил. Серая каменность стен и дорог — вместо стихий; мельтешение будней. Черт отвернулся, забыл меня Бог. Все, что мне дорого, — тоже забудет?.. Дети, дорогой своей уходя, всё отдаляются — жизни навстречу… Нежность, напрасной тоской бередя, на незнакомом глаголет наречье… Трудно даются земные дела, ну а душа — снова в смуте и грусти… Все, что содеяно, — дым и зола… Бог не поверит, а черт не отпустит!
Федотова коса,
Михаил Полюга, Семь искусств, №10
-
-
-
Писатель должен быть мужествен, думал я, потому что жизнь его тяжела. Когда он один на один с чистым листом бумаги, против него решительно всё. Против него миллионы написанных ранее книг — просто страшно подумать — и мысли о том, зачем же ещё писать, когда про всё это уже было. Против него головная боль и неуверенность в себе в разные дни, и разные люди, которые в эту минуту звонят к нему или приходят, и всякие заботы, хлопоты, дела, как будто важные, хотя нет для него в этот час дела важнее того, которое ему предстоит. Против него солнце, когда тянет выйти из дому, вообще поехать куда-нибудь, что-то такое повидать, испытать какое-то счастье. И дождь против него, когда на душе тяжело, пасмурно и не хочется работать.
О мужестве писателя,
Юрий Казаков, Парус, №53
-
жель тебе к лицу твоя судьба, Ты, прежде ветром крытая крылатым, Бревенчатая русская изба, Обложенная сайдингом, как матом?.. Здесь синий март — протальник-зимобор — Сменял апрель — зажги снега, играй овражки. И, обрусевшим розам не в укор, Вновь палисады обживали кашки. Где этот палисад? В разгаре дня Я помню, как, от зноя неподвижны, Заморские гортензии тесня, В нём безраздельно царствовали пижмы. Красавишны, царевишны мои, Форштадтским ветром венчаны на царство, Судьбой своей с моей судьбой сродни, Они так любят мне во снах являться. В растерянности на ветру стою И думаю: «Зачем пришла? Не знаешь?..» ...Родной Форштадт, тебя не узнаю! И ты меня узнать не поспешаешь.
Растаковская,
Диана Кан, День и ночь, №5
-
-
-
-
-
-
«Талантлив, это, конечно, так…‑ сказал старый друг, знаток литературы, очень много лет хорошо пишущий стихи, ‑ но, знаешь ли, я отношусь к нему настороженно, да, да. «Москва - Петушки» для меня – талантливо написанная история распада личности. Это тяжело и скучно. До конца я дочитал, все всегда дочитываю, но больше к этой вещи не вернусь»
О Венедикте Ерофееве,
Андрей Масевич, Семь искусств, №4
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Начинается же всё с того, что Сатана, Падший Ангел, Люцифер, бывший до своего падения блистательнейшим Архангелом, первым среди собратьев, восстаёт против Бога, вовлекая в мятеж бесчисленные легионы Ангелов, но, потерпев поражение, низвергается с Небес вместе с полчищами своих соратников. В его душе нет раскаяния, он восклицает: “Лучше царствовать в аду, чем прислуживать на небесах”. Поскольку Небо и Земля к этому моменту предположительно ещё не были сотворены, то Преисподняя, Ад размещается Мильтоном в некоей “области Хаоса”. И там поверженный Люцифер обращается к соратникам с призывом к продолжению борьбы.
Пушкин о Люцифере,
Александр Лейзерович, Семь искусств, №6
-
Приведем некоторые дефиниции рождественского и святочного рассказов: – это история о каком-нибудь мальчике или девочке, жизнь которых трудна и безрадостна, а на Рождество к ним неожиданно приходит счастье (журнал «Православная беседа», № 10–12, 1992). Определение, указывающее, что главными персонажами рассказов являются дети; – рассказы, приуроченные к Рождеству и святкам, «стали выстраиваться по определенному закону. Очень часто они имеют счастливые концовки» (Е.С. Безбородина); – святочная история, как правило, строится как ожидание чуда, но, поскольку «в жизни таких событий бывает немного <…>, автор неволит себя выдумывать и сочинять фабулу, подходящую к программе» (Н.С. Лесков); – с рождественскими и святочными рассказами, сохранившими особое, рождественское мировосприятие, связано сострадательное отношение к детям и в русской, и в западноевропейской литературе.
Своеобразие жанра рождественского и святочного рассказа в западноевропейской и русской литературе,
Галина Козлова, Парус, №26
-
-
Бог молчит, ну а мы всё строчим примечание, Комментируя странное это молчание. Рассуждаем, толкуем, дымимся, строчим И усердно, как дятел по древу, стучим, И усердно плодим столько всякого лишнего, Что не слышим, как сердце стучит у Всевышнего.
Новые стихи,
Лариса Миллер, Семь искусств, №7
-
-
-
-
-
-
-
-
-
А киношники меня, конечно, развратили. Это надо психологически понять: в молодости я привык к тому, что у меня никогда не было денег. Я очень нуждался. И когда вдруг посыпались деньги (относительно, конечно), – допустим, я получаю 200 рублей в месяц, а тут сразу, – 25 тысяч, тогда! – представляешь? И пошло. Предлагают то, другое, а я думаю: «Я за три дня напишу эту музыку, и Соне отдам столько тысяч!». Я любил делать подарки, это да, это я любил. Учитывая соразмерность того, что я получал, и того, что я дарил, это были шикарные подарки. Женщинам, которых я любил, и родным, и друзьям.
Беседы с Исааком Шварцем. Главы из книги*,
Ольга Завадовская, Семь искусств, №12
-
-
Я учусь здороваться с людьми: если я не умею здороваться с людьми, то как я обращусь к Богу. Ибо слово наше доходит до Него только через другого. И чем дольше от тебя человек, тем короче путь твоего слова к Нему. Бог услышит, если ты обратишься и сам, но слово наше обретает смысл только пройдя через другого. И если беда другого становится бедой твоей, ты можешь говорить с Богом без посредников и нет меж вами преграды. Трепещи от умиления при виде встречного – это лучше, чем трястись после водки, выпитой в одиночестве. Незнакомый, я думаю о тебе, я верую в тебя, помолись и ты за меня, один я так далек от Бога, а вдвоем мы рядом с ним.
Рассказы,
Борис Чипчиков, Ковчег, №34
-
-
-
-
-
Никому не рассказывай, как Появляются сны и откуда Возникает внезапное чудо, Чтоб в твоих поселиться стихах. Никому не рассказывай, что Не даёт ощущенья покоя, Рвёт поводья, хрипит под рукою Необъезженное волшебство. Никому не рассказывай, где Та страна, что зовут вдохновеньем, Сколько нужно проплыть по теченью, Отдаваясь прозрачной воде. Ведь нельзя объяснить – почему, Как нельзя поделиться удачей… Я сегодня, смущаясь и плача, Новорожденный стих обниму.
СТИХИ,
Ольга Виор, Под небом единым, №6
-
* * * Улыбка судьбы иронична порой, и может дворец показаться норой, когда ни любви, ни надежды в нём нет и чувствам живым уготован запрет. И это единственный в мире закон, который никем ещё не изменён и властвует всюду, чтоб люди могли понять, для чего они жизнь обрели. И суть этой истины очень проста: когда на лице и в душе чистота когда устремленья прекрасны во всём, ничто не разрушит твой путь и твой дом. И всё таки ЭТО сердечно принять не все мы умеем, и маясь опять, идём и при солнце, как будто во тьме, покорные только холодной зиме. Казалось бы: ну же, очнись и встряхнись, и к ближнему с лаской, с добром обратись, но движемся снова, забыв о мечте, совсем не туда, не к тому и не те…
Не стоит беспокоить тишину,
Ирина Яворовская, Ковчег, №40
-
-
-
В Москве один большевик, соратник Троцкого, высказал необычное суждение о Гитлере: “У него все недостатки и все достоинства Керенского. Он, так же, как и Керенский, просто баба…”; “Гитлер - диктатор с душой мстительной женщины. Именно этой женственной сутью Гитлера объясняется его успех, его власть над толпой, энтузиазм, пробуждаемый им у немецкой молодежи…”; “натура Гитлера - по сути женственная: в его уме, в его притязаниях, даже в его воле нет ничего от мужчины. Это слабый человек, пытающийся жестокостью скрыть недостаток энергии, свой болезненный эгоизм и неоправданное высокомерие…
О Курцио Малапарте,
Лейла Александер-Гарретт, Слово\Word, №89
-
Интерпретация подписанного документа немедленно приведет к спорам уже при переводе документа на разные языки, например, в зависимости от употребления артиклей, терминов и т.д. Примером может служить знаменитая резолюция ООН 242. Так по какой версии будет определяться жизнь живых людей — по английской или французской? Разница всего в одном артикле «The», доставляющем столько неудобства тем, кто живет без артиклей. Так «эти территории» или «все территории» или просто «территории». Интерпретация неизбежно политическая. Не случайно нормальный юридический документ начинается или сопровождается определением ключевых понятий и хороший юрист – это тот, к чьему документу трудно подкопаться. Но невозможно сопровождать словарем каждый документ. Что же говорить, например, о письме, где многое вообще непонятно тем, кому оно не адресовано. Пробелы между фактами и домыслами должны быть заполнены другими домыслами.
О роли пустяков в дружбе Литературно-психологическое расследование по письмам Арнольда Шёнберга и Василия Кандинского Часть вторая (первая часть опубликована в № 2/2010),
Давид Бен-Гершон, Семь искусств, №6
-
-
-
-
-
-
-
Кстати, в мегаполисных городах есть большинство гламурных клубов, увеселительных заведений, пропагандирующих мужскую проституцию. Организаторы устраивают интересные, на любой вкус, шоу-программы. Состоятельные дамы могут заказать страстного, шаловливого мальчика-ролевика (даже не одного), повеселиться, отдохнуть с ним. В провинции такая «волна» наблюдается слабо, возможно, скоро приобретёт обороты. В своё время я, будучи ответственной, «проталкивала» мужскую проституцию на рынок сексуальных услуг (имела несколько мальчиков по вызову), активно искала клиенток.
Что таит душа проститутки?,
Анастасия Орлова, Вольный лист, №13
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Как-то знакомый писатель, обозрев скудную обстановку квартирки Николая Михайловича, попенял ему, что-де хозяин недостаточно радиво относится к устройству собственного быта; и пора бы обзавестись платяным шкафом, а не развешивать на гвоздиках по углам рубашки и пиджаки; да и сервант не мешало бы водрузить на положенное место, поскольку чашкам и ложкам не место на подоконниках и письменном столе. Тогда Рубцов смолчал. Но, видимо, обиделся и выговора не забыл, потому что вскоре при удобном случае дал волю своему характеру и выложился до конца: – Меня не интересуют ваши шкафы и хрустали, – почти кипятился он. – Если они нужны вам, вы и заводите!»
Николай Рубцов: «Россия! Как грустно»,
Лев Аннинский, Север, №7
-
Колесить по бульварам, а после прижаться к стеклу, Почему-то застряв у какой-то витрины случайной. Я в те юные годы по следу ходила за тайной. Мне казалось, она меня ждёт на ближайшем углу. Глупо? Глупо. Зато как тревожно, как радостно, как Мне хотелось бродить, отражаясь в витринах и окнах, Как я дивно однажды под дождиком летним промокла, Как мне встречные все подавали неведомый знак. Не поверите мне, но и нынче с зари до зари Тайный знак подают мне деревья, дома, фонари.
«Стихи гуськом». Книга XII: декабрь 2012 г. - январь 2013 г.,
Лариса Миллер, Семь искусств, №2
-
Иерусалим – карусель, он крутится, крутится начинает со Старого города и через все свои улицы возвращается в древность. С него не сойдешь. Тот, кто пытается спрыгнуть, рискует жизнью, а тот, кто спускается при остановке вращенья, должен снова платить, чтобы в него взойти и кружить уже бесконечно. И вместо весёлых слонов и лошадок, чтоб усесться верхом и кружить, есть религии – то они вверх, а то вниз, и по кругу на оси голосов и мелодий, смазанных в разных молельнях. Иерусалим – качели. Вот я спускаюсь в прежние поколенья, а вот я к небу взлетаю, и тогда я кричу, как кричит ребенок, когда его ноги болтаются где-то вверху: я хочу слезть, папа, я хочу слезть. Сними меня, папа. И все святые тоже взмывают к небу, и они, как дитя, взывают: папа, я хочу остаться вверху, не опускай меня, Папа, Отец наш и Царь наш, оставь нас вверху, Отец наш и Царь наш!
Иегуда Амихай: Иерусалим, Иерусалим, почему Иерусалим? Предисловие и перевод Зои Копельман,
Йегуда Амихай, Зоя Копельман, Семь искусств, №4
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Йосеп Исерн и Лагарда (Каталония): «По моему мнению, Тадеуш Ружевич – поэт тонкий, новаторский и вместе с тем чрезвычайно глубокий с точки зрения этической рефлексии в поэзии. Его творчество, с одной стороны, дополняет ещё очень неполную в Каталонии картину польской поэзии XX века (поскольку здесь главным образом звучит слово, хотя бы в книжной версии, Милоша, Шимборской, Херберта, Липской и Загаевского), с другой стороны, оно наполняет нашу лирику болью и трагедией военной и послевоенной Европы, особенно подчёркивая одиночество и изолированность человека во враждебном ему мире (особенно в больших городах). Именно благодаря этой “другой стороне”, выражающей тревогу и беспокойство о человеке, наш читатель чувствует, что рефлексия Ружевича ему ближе, чем он думает»
Книжные переводы творчества Тадеуша Ружевича (2008 – 2012),
Ян Столярчик, Южное сияние, №8
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Давнишний друг, оставив службу в издательстве, сидит в зимнем Медведкове, на своем двенадцатом этаже, среди полок, ломящихся от книг, подоконников, заставленных цветами, и неподкупно реалистических, но почему-то всегда печальных пейзажей кисти покойного родителя. Не просто сидит, а корпит над давным-давно задуманной работой о Кропоткине, изредка присылая нам для перевода французские фразы, встреченные в письмах знаменитого анархиста, то ли приятеля его предков, то ли родича. Кому нынче нужен Кропоткин? Пошлый вопрос. Ему – нужен. Всю жизнь интересовал.
Хромые на склоне. Эмигрантские записки,
Ирина Васюченко, Ковчег, №45
-
Как-то, приехав на недельку в Москву, я заглянул к писателю Леониду Зорину, с которым много лет назад познакомился в Одессе. Он, помню, туда приезжал на премьеру своей «Театральной фантазии», блестяще поставленной молодым одесским режиссером Олегом Сташкевичем. В тот момент в гостях у Леонида Генриховича был достаточно известный московский критик Н. (почему я не хочу называть его фамилию, вы поймете чуть ниже). Хозяин со словами «Вам это тоже будет интересно» пригласил и меня посидеть с ними в кабинете. Я слушал их беседу, в которой речь шла, как я понял, о новых журнальных публикациях. Дождавшись паузы и испросив разрешения хозяина, я спросил у критика: — Простите, что я не по теме, но вот у меня такой вопрос. Некоторое время назад вышел четырехтомник Жванецкого… — Да-да, — живо откликнулся гость, — я видел! —Так не могли бы вы мне ответить, почему..
О Жванецком,
Валерий Хаит, Семь искусств, №12
-
-
-
-
Они тщательно сберегали тысячи томов художественной и научной литературы, хранили полные собрания журналов «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Русское богатство», «Русская мысль», «Былое» – всего мне не перечесть. В их семейном архиве я видел позже и читал письмо Л. Н. Толстого боевому товарищу по Крымской войне – майору Петру Ешину, отцу Леонида Петровича. По своему недомыслию не понял ценности реликвии, копию даже не догадался снять, а она где-то погибла.… Но как бы то ни было, прослышав о богатой библиотеке, я однажды преодолел робость, постучался в дом Ешиных и был принят, обласкан да так и прилепился к этой семье.
Мой университет. Из воспоминаний,
Адриан Топоров, Ковчег, №34
-
-
-
-
-
Гораздо позже при совсем иных обстоятельствах он вдруг поймет о времени кое-что важное. Все говорят, что мы движемся вслед за временем вперед и вперед. Но это далеко не так. Наоборот, мы вынуждены идти против течения. И пока мы молоды, нам это удается более чем хорошо. Но чем дальше мы идем по реке времени, тем сложнее нам становится. Словно его частицы липнут к нашим ногам, притормаживают, затягивают всё глубже и глубже в поток. Чем старше ты, тем выше для тебя уровень потока. В раннем детстве ты и пяточек не замочишь, а в тридцать – уже по колено, что уж там говорить про какие-нибудь сорок пять, когда поток и вовсе по пояс. И ты, конечно, был бы рад снова оказаться на мелководье, вот только грязь воспоминаний так прилипла к подошве твоих ботинок, что уже до самой смерти ты не сможешь ее сбить.
Дни лукавы,
Игорь Куншенко, Ковчег, №48
-
-
-
-
-
-
Перечитав уже написанное, подумал: да зачем же нам сталкивать художественные явления? Ну, для современников это были живые фигуры, вот и получалось Вагнер против Верди, Брукнер против Брамса, Брамс против Чайковского и т. д., и т. п. Само по себе взаимное отторжение сильных художественных натур явление понятное. Как и появление «фанатов», «тиффози» и т. д., заболевающих манией величия своего кумира. Но нам-то зачем? Это же такое счастье, что жили и творили настоящие, от Б-га Мастера! Пусть каждый выбирает себе музыку по душе. Есть из чего выбирать.
Вагнер и Верди Несколько наблюдений,
Борис Кушнер, Семь искусств, №8
-
-
Но вернемся к «Письму». Собственно, мысль, что оно написано от имени евреев, возникло и у меня. Но это было первое впечатление, подкрепленное некоторыми цитатами: «Мы не желаем быть благодарными тебе за свою жизнь и жизнь своего рода, усатая сука», «Ты положил в семь слоёв русских людей, чтоб спасти жизнь нашему семени» — это все наводит на мысль, что действительно речь идет от некоего народа, и, учитывая, историю Второй мировой войны, очевидно, что народ этот — евреи. Но после появления ответной статьи «Стесняться своих отцов» для меня все стало на свои места.
Личность и творчество Захара Прилепина глазами студентов факультета журналистики КубГУ,
Несколько Авторов, Парус, №26
-
-
-
1) красное — карьера военного, красный мундир, черное — карьера священника и черная сутана. Жюльен хотел испробовать и то, и другое, но склонился к последнему, так как священники были «в моде»; 2) красное — революция (образ Дантона всегда сопутствует Жюльену), черное — реакция Реставрации (заговор де Ла-Моля); 3) собираясь стать воспитателем детей у господина де Реналя, Жюльен заходит в церковь, где видит красные отсветы, похожие на кровь, а в финале романа ему отрубит голову и прольёт его кровь палач в черном; 4) символика романа, связанная с игровой концепцией масок, которые сменяет Жюльен, похожа на игру в рулетку, где красное — выигрыш, черное — проигрыш.
Роман Стендаля «Красное и черное» в контексте христианской мысли,
Галина Козлова, Парус, №25
-
-
-
-
-
-
-
-
Не всегда, разумеется, всё получалось так гладко. Бывало, сойдёт семь потов, пока выделишь какой-нибудь, запаянный насмерть, желудок — и успеешь не раз проклясть день и час, когда ты пошёл в хирургию. То ли сам будешь не в лучшей форме, то ли больной попадётся такой неудобный, что всё в нём не так, не с руки — но порой операция превращается в каторжную, изводящую нервы работу. Пыхтишь, обливаешься потом, орёшь на своих ассистентов — а когда сам оперируешь плохо, то и помощники, кажется, больше мешают, чем помогают — и устаёшь в конце концов так, будто всё это время ты проработал в кузнице молотобойцем.
Доктор (часть 1),
Андрей Убогий, Золотая Ока, №1
-
-
-
Слова, слова, слова… Как флаги на параде, Как листопад в саду, Как рябь на водной глади, Как капельки дождя, Как клеточки в тетради… Подумай, сколько слов Ты произносишь за день! Подумай, сколько слов, До уст не донесенных, Умножило б собой Число произнесенных – В исправленной строке За прочерком лиловым. Слезинка на щеке – Несказанное слово!
Слова, слова, слова,
Евгения Кордзахия, Точка зрения, №4
-
На себя не сильно и похожий, кое-как подстрижен и одет, человек у зеркала в прихожей, человеку слишком много лет. Он из тех, кто курит «Нашу марку», выпивая, плачет от тоски. Он из тех, кто делает подарки сам себе и штопает носки. Будто по условленному знаку, только утром схлынет темнота, он идёт выгуливать собаку. Лучше бы завёл себе кота. Но из летаргического плена вырвется и он когда-нибудь. И, шатаясь, выйдет из пельменной, широко свою расправив грудь. Он поймает тачку у шалмана, на сидушку плюхнется, икнёт. Крикнет – трогай! мать твою!.. к цыганам! И уже до смерти не заснёт.
Человек у зеркала в прихожей,
Станислав Ливинский, Литературный меридиан, №1
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Чему я улыбался? Ну, тогда-то, ребёнком, понятно: передо мною лежала почти бесконечная жизнь, были живы родители, мир был ласков ко мне, и шалаш, на глазах выраставший из веток, он как бы мне обещал: впереди будет только хорошее. Но теперь, когда всё было кончено, когда жизнь так жестоко со мной обошлась — чему же теперь я был так бессмысленно рад?
Доктор (часть 1),
Андрей Убогий, Золотая Ока, №1
-
Пережив глубочайшее разочарование в идеалах революции, Либкнехт Петрович мстительно готовился назвать своего следующего ребенка Деместром, Монтерланом, Лярошелем, Петеном, Мессалиной, Эвитой, Франко, Людовиком или даже Дуче, но, к несчастью, выяснилось, что детей у его горячо любимой супруги больше не будет.
Портрет художницы в юности,
Маруся Климова, Опустошитель, №8
-
Сперва он потерял сознание и пошёл было ко дну, но от прохладной воды быстро очухался, вынырнул и отплевался. Корабль уже исчез с глаз, трещала башка, и хотелось тошнить. Вокруг качалось Средиземное море, и никакой земли, куда ни глянь, нигде не маячило. Что бы Вы или, скажем, я сделали на Бенином месте? Решили бы, что, мол, амба, песенка спета, и благополучно пустили б пузыри. Но Беня вырос, можно сказать, на лимане, и он-таки поплыл, благо, волна шла не крутая.
Я знаю?,
Сергей Ребельский, Семь искусств, №12
-
-
-
Однажды в детстве шли по Киренску и пристали к ним три дюжих полупьяных мужика. Дед резко покраснел, те решили, что сдрейфил, и полезли. Вот тогда дед ударил, почти без замаха. Мужик по воздуху перелетел улицу и разбил забор. Отец вспоминал, как остальные бурно впали в восхищение, просто в дикий какой-то восторг: “Саратовский?!” “Саратовский, саратовский” — усмехнулся дед. Когда пошли дальше, дед сказал: “Не дерись, решай миром, но если нельзя — бей первым”.
Отец,
Владимир Куницын, Сибирские огни, №6
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
На горе зеленеет могила, но бывают минуты когда, непогода ли в том виновата, непонятно, короче, в чем соль, настигает меня как расплата за ошибку фантомная боль. И хожу я весь день инвалидом, и тоскливо, хоть плачь, на душе, и неясно чего же болит там – вроде все отболело уже.
Последняя радость осталась – дорога...,
Григорий Шувалов, ЖЛКиС, №8
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
 |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
18.05.2023
65 минут
Произведение охватывает события, происходящие на территории нашей Родины от последних лет СССР до ближайшего завтра. Сюжет полудетективный, отчасти фантастичный. Как основную идею повесть освещает взаимодействие личности и общества. Поиск личность своего места. Решение морально-нравственных дилемм, возникающих на этом пути. Отдельный вопрос: что есть для неас Счастье? И принесет ли его достижение тех целей, к которым люди стремятся в своей жизни. Кроме этого автор пытается понять, что такое для современного человека карьера, что такое семья, что такое любовь. События повести разворачиваются в Москве.
0 Сергей Литяжинский
|
18.05.2023
36 минут
В относительно небольшом рассказе спрессовано 25 лет жизни главного персонажа, большую часть из которых он вынужден провести в заключении. В момент его ареста на дворе 90-е. Тоска, серое небо над городом-миллионником в средней полосе грязь, почти безнадёга. С первых строк становится понятно, что обвинение, предъявленное ему, несправедливо. Но воля случая такова, что он единственный подозреваемый с достаточно серьёзным мотивом. Общие равнодушие и безответственность, царящие в стране, в следственных и судебных органах, приводят его в места достаточно отдалённые, с достаточно строгим режимом. Пребывая ещё на свободе, главный герой был увлечён идеями христианства. Впоследствии, уже в тюрьме, эта склонность разовьётся в стойкие убеждения. Особую роль в жизни заключённого будет играть священнослужитель, окормляющий их зону. В рассказе две линии сюжета. Структурно рассказ разбит на небольшие «главки», в которых чередуются события то одной линии, то другой. Вторая сюжетная линия начинается с т
0 Сергей Литяжинский
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Вывод , все проблемы от баб . Поэтому надо создать дома любви, под номерам, №15, №165. Как карта ляжет Пришел, заплатил 500 рэ, отстрелялся и домой на рыбалку, в Париж иди если космонавт на Луну.Комментариев: 1
К Чаадаеву, Бенкендорфу и Навальному надо было добавить Петра Струве, светоча русского либерализма, В 1908-м он писал о прекрасной России будущего: "Основой русской внешней политики должно быть (...) экономическое господство России в бассейне Черного моря. Из такого господства само собой вытече... ДалееКомментариев: 2
Любовь Тихомирова
Спасибо за отличную рецензию на это действительно уникальное издание. Радостно, что книга вышла и историческая справедливость осуществилась. О таких людях, как Виктор Гроссман нельзя забывать.Комментариев: 1